Читаем стихи...

[blir]

Девочки, прошу прощения, а что не так с Окуджавой? Я не в курсе...

Здесь можно познакомиться https://russianstoday.ru/podderzhka-oku ... 1995-godu/

[Анита]

Ион Деген

Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.

Декабрь 1944

***

Из разведки

Чего-то волосы под каской шевелятся.
Должно быть, ветер продувает каску.
Скорее бы до бруствера добраться.
За ним так много доброты и ласки.

Июль 1942 г.

***

Воздух вздрогнул.
Выстрел.
Дым.
На старых деревьях
обрублены сучья.
А я еще жив.
А я невредим.
Случай?..

Октябрь 1942 г.

***

И даже если беспредельно плохо,
И даже если нет надежды жить,
И даже если неба только крохи
Еще успеешь в люке уловить,
И даже если танк в огне и в дыме,
И миг еще - и ты уже эфир,
Мелькнет в сознанье:
Танками другими
Планете завоеван будет мир.

Лето 1943 г.

***

Дымом
Все небо
Закрыли гранаты.
А солнце
Блеснет
На мгновенье
В просвете
Так робко,
Как будто оно виновато
В том,
Что творится
На бедной планете.

***

На фронте не сойдешь с ума едва ли,
Не научившись сразу забывать.

Мы из подбитых танков выгребали
Все, что в могилу можно закопать.
Комбриг уперся подбородком в китель.
Я прятал слезы. Хватит. Перестань.

А вечером учил меня водитель,
Как правильно танцуют па-де-спань.

***

Случайный рейд по вражеским тылам

Всего лишь танк решил судьбу сраженья.
Но ордена достанутся не нам.
Спасибо, хоть не меньше, чем забвенье.

За наш случайный сумасшедший бой
Признают гениальным полководца.
Но главное - мы выжили с тобой.
А правда - что? Ведь так оно ведется...

Сентябрь 1944 г.

***

Когда из танка, смерть перехитрив,
Ты выскочишь чумной за миг до взрыва,
Ну, все, - решишь, - отныне буду жив
В пехоте, в безопасности счастливой.

И лишь когда опомнишься вполне,
Тебя коснется истина простая:
Пехоте тоже плохо на войне.
Пехоту тоже убивают.

Ноябрь 1944 г.

***

Солдату за войну, за обездоленность
В награду только смутные мечты,
А мне еще досталась вседозволенность.
Ведь я со смертью запросто на ты.

Считаюсь бесшабашным и отчаянным.
И даже экипажу невдомек,
Что парапет над пропастью отчаяния -
Теплящийся надежды уголек.

Декабрь 1944 г.

***

Осколками исхлестаны осины.
Снарядами растерзаны снега.
А все-таки в январской яркой сини
Покрыты позолотой облака.

А все-таки не баталист, а лирик
В моей душе, и в сердце и в мозгу.
Я даже в тесном Т-34
Не восторгаться жизнью не могу.

Так хорошо в день ясный и погожий,
Так много теплой ласки у меня,
Что бархатистой юной женской кожей
Мне кажется шершавая броня.

Чтобы царила доброта на свете,
Чтоб нежности в душе не убывать,
Я еду в бой, запрятав чувства эти,
Безжалостно сжигать и убивать.

И меркнет день. И нет небесной сини.
И неизвестность в логове врага.
Осколками исхлестаны осины.
Снарядами растерзаны снега.

***

Шесть "юнкерсов" бомбили эшалон
Хозяйственно, спокойно, деловито.
Рожала женщина, глуша старухи стон,
Желавшей вместо внука быть убитой.

Шесть "юнкерсов"... Я к памяти взывал.
Когда мой танк, зверея, проутюжил
Колонну беженцев - костей и мяса вал,
И таял снег в крови, в дымящих лужах.

Шесть "юнкерсов"?
Мне есть что вспоминать!..
Так почему же совесть шевелится
И ноет, и мешает спать,
И не дает возмездьем насладиться?

Январь 1945 г.

***

Безбожник

Костёл ощетинился готикой грозной
И тычется тщетно в кровавые тучи.
За тучами там – довоенные звёзды
И, может быть, где-то Господь всемогущий.
Как страшно костёлу! Как больно и страшно!
О, где же ты, Господи, в огненном своде?
Безбожные звёзды на танковых башнях
Случайно на помощь костёлу приходят.

Как чёрт прокопчённый, я вылез из танка,
Ещё очумелый у смерти в объятьях.
Дымились и тлели часовни останки.
Валялось разбитое миной распятье.
На улице насмерть испуганной, узкой,
Старушка меня обняла, католичка,
И польского помесь с литовским и русским
Звучала для нас, для солдат, непривычно.

Подарок старушки «жолнежу-спасителю»
В ту пору смешным показался и странным:
Цветной образок Иоанна Крестителя,
В бою чтоб от смерти хранил и от раны.
Не стал просветителем женщины старой
И молча, не веря лубочному вздору,
В планшет положил я ненужный подарок.
Другому я богу молился в ту пору.

Устав от убийства, мечтая о мире,
Средь пуль улюлюканья, минного свиста,
В тот час на планшет своего командира,
Слегка улыбаясь, смотрели танкисты.
И снова бои. И случайно я выжил.
Одни лишь увечья – ожоги и раны.
И был возвеличен. И ростом стал ниже.
Увы, не помог образок Иоанна.

Давно никаких мне кумиров не надо.
О них даже память на ниточках тонких.
Давно понимаю, что я – житель ада.
И вдруг захотелось увидеть иконку.
Потёртый планшет, сослуживец мой старый,
Ты снова раскрыт, как раскрытая рана.
Я всё обыскал, всё напрасно обшарил.
Но нету иконки. Но нет Иоанна.

Ноябрь 1956 г.

https://45ll.net/ion_degen/stihi/

[Анита]

Просто нравится...

Екатерина Серова

Три мамы

Танюша под вечер с гулянья пришла
И куклу спросила:
– Как, дочка, дела?
Опять ты залезла под стол, непоседа?
Опять просидела весь день без обеда?
С этими дочками – просто беда,
Скоро ты будешь, как спичка, худа!
Иди-ка обедать, вертушка,
Сегодня к обеду ватрушка.

Танюшина мама с работы пришла
И Таню спросила:
– Как, дочка, дела?
Опять заигралась, наверно, в саду,
Опять ухитрилась забыть про еду?
«Обедать!» – кричала бабуся сто раз,
А ты отвечала:
«Сейчас!» да «Сейчас!»
С этими дочками – просто беда,
Скоро ты будешь, как спичка, худа!
Иди-ка обедать, вертушка,
Сегодня к обеду ватрушка.

Тут бабушка, мамина мама, пришла
И маму спросила:
– Как, дочка, дела?
Наверно, в больнице за целые сутки
Опять для еды не нашла ни минутки.
А вечером сунула в рот
Сухой бутерброд?
Нельзя же сидеть целый день без обеда.
Уж доктором стала, а всё – непоседа!
С этими дочками – просто беда,
Скоро ты будешь, как спичка, худа!
Иди-ка обедать, вертушка,
Сегодня к обеду ватрушка.

Три мамы в столовой сидят,
Три мамы на дочек глядят.
Что с дочками сделать упрямыми?
Ох, как не просто быть мамами!

***

https://vokrugknig.blogspot.com/2019/01/100.html

[VetaS]

Прелесть такая. Да мамы они такие.

[Анита]

В связи с "Аманатом" и с Чарской вспомнились юношеские стихи Марины Цветаевой о княжне Джаваха.
Вообще, с Чарской у меня, как ни странно, связаны воспоминания детства. Не с ее книгами, а с рассказами бабушки и мамы, которые сами, в детстве и в юности, были ее фанатками. Книги Чарской запретили после революции, исключили из библиотек, как сентиментальные и вредные для воспитания советского человека. Но люди сохранили ее книги дома.
И мама, советская школьница, читала то, что хранила бабушка. Тем более, что училась мама в школе, которая раньше и была тем самым Павловским институтом, о котором много писала Чарская. Девочки в ее классе "фанатели" по Чарской тоже, особенно по "Княжне Джаваха". Нина Джаваха, смелая горская девочка, которую, как Джамалуддина, оторвали от родных гор и привезли в хмурый, суровый Петербург. Конечно, она была не в плену, отец всего лишь хотел, чтобы она училась, но, в отличие от Джамалуддина, она так и не привыкла к северному городу. В мамином классе девочки дружно проливали слезы над ее судьбой. Они знали в точности, где находились те места, о которых говорилось в книге: здесь раньше были музыкальные классы, а здесь - домовая церковь...
Мамина школьная подруга была в восторге, что мою маму тоже звали Ниной, и, желая, чтобы всё было, как в книге, стала называть себя Людой, хотя на самом деле была Зоей, ведь Люда Влассовская - верная подруга княжны Джаваха. Я видела фотографию с подписью: "Дорогой Ниночке от Люды". Бывший Павловский институт, даже став советской школой, долго сохранял традицию "вечеров встреч", и мама как-то брала меня с собой на такой вечер. Она пыталась мне рассказать, где и что, в соответствии с повестью, находилось в этом здании - но для меня это был пустой звук: Чарскую у нас не печатали. Теперь мне жаль, что я ничего толком не запомнила.
И прочла я эти книги уже практически взрослой. И отнеслась с симпатией к этой доброй - сентиментальной, да, - но очень искренней детской литературе. Она достойна, по крайней мере, нашей памяти. Ну, и, наверное, плохая литература не тронула бы такую читательницу, как юная Марина Цветаева...

ПАМЯТИ НИНЫ ДЖАВАХА

Всему внимая чутким ухом,
— Так недоступна! Так нежна! —
Она была лицом и духом
Во всем джигитка и княжна.

Ей все казались странно-грубы:
Скрывая взор в тени углов,
Она без слов кривила губы
И ночью плакала без слов.

Бледнея гасли в небе зори,
Темнел огромный дортуар;
Ей снилось розовое Гори
В тени развесистых чинар…

Ах, не растет маслины ветка
Вдали от склона, где цвела!
И вот весной раскрылась клетка,
Метнулись в небо два крыла.

Как восковые — ручки, лобик,
На бледном личике — вопрос.
Тонул нарядно-белый гробик
В волнах душистых тубероз.

Умолкло сердце, что боролось…
Вокруг лампады, образа…
А был красив гортанный голос!
А были пламенны глаза!

Смерть окончанье — лишь рассказа,
За гробом радость глубока.
Да будет девочке с Кавказа
Земля холодная легка!

Порвалась тоненькая нитка,
Испепелив, угас пожар…
Спи с миром, пленница-джигитка,
Спи с миром, крошка-сазандар.

Как наши радости убоги
Душе, что мукой зажжена!
О да, тебя любили боги,
Светло-надменная княжна!

Москва, Рождество 1909 г.

https://www.tsvetayeva.com/poems/pamyati_niny_dzawaha

[vak]

В день рождения Александра Сергеевича послушаем и посмотрим немного его "Онегина"
(весь плейлист здесь https://www.youtube.com/playlist?list=P ... Lnjk5i08Wh )













А здесь такая "сборная солянка" с комментариями

[Анита]

Какой подарок к дню рождения Александра Сергеевича!

[VetaS]

Браво! С удовольствием ещё раз посмотрела.

[потапова]

Спасибо! С удовольствием посмотрела!

[Слава]

Браво! Однако классик велик во всем- и в поэзии, и в прозе:
«Нельзя прощать тем, которые в ответ на русскую ласку способны клеветать на русский характер, мазать грязью священные страницы наших летописей, поносить лучших сограждан и, не довольствуясь современниками, издеваться над гробами отцов»,
А.С.Пушкин.
С праздником всех ценителей русской поэзии!

[Jackdaw]

Спасибо за возможность прикоснуться к замечательному спектаклю и особенно в день рождения А.С.Пушкина!

[vak]

Из сети..

***
Ах, что за люди, что у них внутри?
Нет, вдумайся, нет, только посмотри,
как крепко на земле они стоят,
как хорошо они ночами спят,
как ты на фоне этом слаб и сир.
…А мы с тобой, мой ангел, в этот мир
случайно заглянули по пути,
и видим — дальше некуда идти.
Ни хлеба нам не надо, ни вина,
на нас лежит великая вина,
которую нам бог простит, любя.
Когда б душа могла простить себя…
Б. Рыжий

[vak]

С Днём кино!
***
Кинематограф

Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет.
А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет.
А потом в стене внезапно загорается окно.
Возникает звук рояля. Начинается кино.

И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной.
Ах, механик, ради бога, что ты делаешь со мной!
Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса
заставляет меня плакать и смеяться два часа,
быть участником событий, пить, любить, идти на дно…

Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Кем написан был сценарий? Что за странный фантазер
этот равно гениальный и безумный режиссер?
Как свободно он монтирует различные куски
ликованья и отчаянья, веселья и тоски!

Он актеру не прощает плохо сыгранную роль —
будь то комик или трагик, будь то шут или король.
О, как трудно, как прекрасно действующим быть лицом
в этой драме, где всего-то меж началом и концом
два часа, а то и меньше, лишь мгновение одно…

Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Я не сразу замечаю, как проигрываешь ты
от нехватки ярких красок, от невольной немоты.
Ты кричишь еще беззвучно. Ты берешь меня сперва
выразительностью жестов, заменяющих слова.
И спешат твои актеры, все бегут они, бегут —
по щекам их белым-белым слезы черные текут.
Я слезам их черным верю, плачу с ними заодно…

Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Ты накапливаешь опыт и в теченье этих лет,
хоть и медленно, а все же обретаешь звук и цвет.
Звук твой резок в эти годы, слишком грубы голоса.
Слишком красные восходы. Слишком синие глаза.
Слишком черное от крови на руке твоей пятно…

Жизнь моя, начальный возраст, детство нашего кино!
А потом придут оттенки, а потом полутона,
то уменье, та свобода, что лишь зрелости дана.
А потом и эта зрелость тоже станет в некий час
детством, первыми шагами тех, что будут после нас
жить, участвовать в событьях, пить, любить, идти на дно…

Жизнь моя, мое цветное, панорамное кино!
Я люблю твой свет и сумрак — старый зритель, я готов
занимать любое место в тесноте твоих рядов.
Но в великой этой драме я со всеми наравне
тоже, в сущности, играю роль, доставшуюся мне.
Даже если где-то с краю перед камерой стою,
даже тем, что не играю, я играю роль свою.
И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны,
как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,
как сплетается с другими эта тоненькая нить,
где уже мне, к сожаленью, ничего не изменить,
потому что в этой драме, будь ты шут или король,
дважды роли не играют, только раз играют роль.
И над собственною ролью плачу я и хохочу.
То, что вижу, с тем, что видел, я в одно сложить хочу.
То, что видел, с тем, что знаю, помоги связать в одно,
жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Юрий Левитанский

[Inofenciva]

Меняются и время, и мечты;
Меняются, как время, представленья.
Изменчивы под солнцем все явленья,
И мир всечасно видишь новым ты.

Во всем и всюду новые черты,
Но для надежды нет осуществленья.
От счастья остаются сожаленья,
От горя — только чувство пустоты.

Уйдет зима, уйдут снега и холод,
И мир весной, как прежде, станет молод,
Но есть закон: все обратится в тлен.

Само веселье слез не уничтожит,
И страшно то, что час пробьет, быть может,
Когда не станет в мире перемен.


Луис де Камоэнс. Сонеты.

[Анита]

Белла Ахмадулина

По улице моей который год
звучат шаги — мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден.

Запущены моих друзей дела,
нет в их домах ни музыки, ни пенья,
и лишь, как прежде, девочки Дега
голубенькие оправляют перья.

Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
вас, беззащитных, среди этой ночи.
К предательству таинственная страсть,
друзья мои, туманит ваши очи.

О одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным.

Так призови меня и награди!
Твой баловень, обласканный тобою,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
умоюсь твоей стужей голубою.

Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
на том конце замедленного жеста
найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство, как блаженство.

Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и — мудрая — я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.

И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.

И вот тогда — из слез, из темноты,
из бедного невежества былого —
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.

1959 г.