Большие гастроли Малой Бронной
06.06.2018 Людмила Белоус
Два коротких, один протяжный: «УРА, УРА, УРРРААА!»
Спектакль «Ревизор» – напоминание о том, что каждое классическое произведение – сложная эстетическая и этическая система, на которую ВСЕГДА можно посмотреть с новой стороны.
У меня не получается определить свое впечатление о сценическом произведении Сергея Голомазова (по комедии Н.В.Гоголя, естественно) в терминах «понравилось/не понравилось». Мне было очень интересно на протяжении трех с лишним часов. Это факт. Ни разу не удалось заскучать. Хотя не все показалось уместным.
Конечно, трюков, «штучек» и находок режиссера так много, что очень хочется обратиться к слову «слишком». Этих сверкающих «шалостей» хватило бы на несколько спектаклей. Ими обильно усыпаны сценические пространство и время «Ревизора» в интерпретации театра на Малой Бронной. И их все-таки больше, чем нужно для гармонии.
Некоторые моменты концептуального характера по-хорошему удивили.
Во-первых, вплетенная в структуру спектакля идея «кто был ничем, тот станет всем» (в другом варианте – «и последние станут первыми»). Слуга Хлестакова, Осип, превратившийся в представителя карательной структуры сталинской эпохи, — это почти шок. Идея сравнима с обнаружением бесценного клада там, где его никто и никогда не ожидал откопать.
Большой удачей считаю и то, что всех героев, без исключения, в последней сцене спектакля зрителю становится жаль. И режиссером подчеркнуто, что наши времена гораздо больше соответствуют описанию Гоголя, чем та эпоха, в которой Николай Васильевич жил и создавал свои реально бессмертные и неиссякаемые шедевры.
Невероятной показалась отсылка к Харону, перевозчику через реку Стикс, в царство Аида и Персефоны. Безусловно, никто из создателей спектакля не вышел на сцену и не сказал: «Господа зрители. Знакомьтесь, это Харон, перевозчик». Но уж больно похоже. Да и гоголевский текст, увы, располагает к такому вот растяАААгиванию, размаАААзыванию по всем временам и народам того океана недостатков, каким наполнен текст «Ревизора». От сталинской эпохи, на которую особенно много ссылок и ссылочек, до античности, до глубокого язычества, до «ДО НАШЕЙ ЭРЫ». И почему, собственно, немая сцена в конце комедии Гоголя, уж очень напоминающая Страшный суд, не может быть перенесена в начало спектакля и в лодку (в спектакле лодок много) первого из известных человечеству медиаторов между мирами живых и мертвых? Это было убедительно.
Актерские работы обсуждать объективно невозможно в принципе. Но, видимо, из-за завышенных ожиданий VIP-персоны (Заслуженный артист России Леонид Каневский и Даниил Страхов) меня зацепили меньше других.
Зато никогда, думаю, не забудутся Бобчинский (Максим Шуткин) и Добчинский (Сергей Кизас). Девяносто процентов хохота в зале были связаны с их практически цирковой «сценической деятельностью». Владение телом – космическое, чувство юмора – вселенских масштабов. И хороший вкус. Все вместе – глаз не отвести. Это было именно репризно! Ярко и смешно, грустно и весело. По-клоунски, только по-настоящему.
Нельзя не отметить Дмитрия Сердюка в роли Осипа. Мне хотелось поменять его местами с Хлестаковым, в течение всего спектакля эта мысль меня не покидала упорно. Ох, ему бы Дориана Грея сыграть или Зилова из вампиловской «Утиной охоты». Много бы усилий приложила, чтобы посмотреть подобные постановки с его участием. Внешность, голос, талант, манера двигаться (как в «Служебном романе» говорила секретарша в исполнении Лии Ахеджаковой, «пластика пантеры перед прыжком»))) – все РОВНО на своем месте и РОВНО в тех количествах, которые необходимы, чтобы завораживать зал. И еще в плюс что-то такое неуловимо харизматичное добавлено. Вот же одарил Господь! Горстями, щедро, от души.
И еще скажу о купце Абдулине (актер Юрий Тхагалетов). Это 100 баллов из 20 возможных. Похвале не поддается, потому что слов подобных не существует. Конечно, исключительно выпендрёжно сделана эпизодическая роль, но как красив может быть выпендрёж в талантливом исполнении. И купцам, особенно носящим фамилию Абдулин, вполне идут безграничные понты.
Мне было крайне интересно наблюдать за Таисией Ручковской (роль дочери Городничего), но не уверена, что йога сочетается с туповатой, прямо скажем, Марьей Антоновной. Зато устремленный в зал взгляд, не мигающие глаза, медленно наполняющиеся слезами, – это в самое сердце. Без какого бы то ни было посредничества. И вспоминая сейчас эти глаза, как-то все-таки хочется увидеть в индийском «ОООМММ» русское, гоголевское «ЭЭЭХХХ» и оправдать излишне заковыристую метафору режиссера.
Декорации – фантастика. Особенно впечатлила скатерть-самобранка, отсылающая нас к «Книге о вкусной и здоровой пище» и к сказкам одновременно. Но и все остальное, начиная с серого, выбеленного ветрами, так характерного для северных русских деревень, цвета деревянных конструкций, заканчивая смешным теперь уже горшком, который своими «пятыми точками» помнят люди, успевшие пожить в советскую эпоху, — блеск.
«Моей души слетевший лепесток…»
Связать Гоголя с Ростаном легко: «нос в нос». Так что о связке-переходе-структурированности можно не переживать.
Сейчас психологи активно и дружно (!) убеждают нас в том, что надо жить по принципу «хочу и буду» (так называется одна из самых популярных книг Лабковского), не оглядываясь ни на кого, не принимая во внимание интересы окружающих, даже если это близкие, пытаясь изучать собственные потребности и желания. А вот, поди ж ты, создатели спектакля по пьесе Эдмона Ростана «Сирано де Бержерак» в практически идеальном переводе Т.Щепкиной-Куперник нам напомнили о Сирано, который хотел и был иным, принес себя в жертву той, кого любил. И эта его жертвенность давала ему связь с вселенскими хранилищами идей и рифм, дарила бесстрашие и наполняла его дерзостью, прославившей его в веках. Получается, что человек увидел свой дар в невозможных в наше время степенях великодушия и благородства, от созерцания которых на сцене почему-то становится очень больно.
Вы никогда не замечали, что противоположные по смыслу слова «преданность» и «предательство» очень похожи внешне? Спектакль о том, как первое из упомянутых слов побеждает второе, что в наше время почти уже не встречается, поэтому одиночество Сирано носит принципиальный характер. И в этом смысле он уподоблен лучшим представителям человечества, в том числе и Христу.
Спектакль о Сирано ошеломляющий по воздействию, но вполне лаконичный по форме. На подобный минимализм режиссер (Павел Сафонов, браво-браво-браво) может идти только в одном случае: если есть исполнитель главной роли, актер, который сможет выполнить эту сложнейшую задачу. В нашем случае это Григорий Антипенко.
Почему иногда смотришь на актера, хочешь вникнуть, точнее, проникнуться, а думаешь о предстоящем ужине или завтрашнем рабочем дне, а иногда вдруг стоящий перед вами на сцене человек, ничем не выделяющийся, возможно, вспотевший или явно утомленный, кажущийся вполне обыкновенным, — почему этот человек, едва начав говорить и двигаться, завоевывает ваше внимание? В чем тайна необыкновенной связи, соединяющей вас именно с тем или иным артистом? Почему при его появлении под светом прожекторов перестает казаться, что происходящее на сцене — обман и ложь, обыкновенное притворство?.. Почему нельзя представить, что он, актер (или она, актриса), сейчас зайдет за кулисы, переоденется в гримерке и пойдет жарить картошку или валяться на диване, болея за свою футбольную команду? Чем отличается просто хорошая и правильная игра от такой игры, когда шевелятся корни волос и по рукам, по ногам, вдоль позвоночника вверх-вниз бегают мурашки? Что это такое?.. Вы не знаете?.. Вот и я не знаю тоже… Могу только зафиксировать, когда такое случается.
Образ Сирано таинственен априори, но режиссер добавил ряд уникальных штрихов: черно-белая гамма; выбеленное, как у Пьеро в исполнении великого Вертинского, лицо; подчеркнуто выразительные глаза; нос, естественно. Но нос такой, что нет сомнений в его искусственности, ненастоящести, неорганичности, что ли. Красивая душа – внешнее уродство. Ничего вам это не напоминает?
А движение вверх по обломку ноги какого-то памятника в конце? Как это можно было придумать вообще? Шаманство!
И еще Сирано Антипенко – гимн актерскому мастерству, потому что его герой постоянно играл кого-то другого, произносил то, что у него внутри, устами постороннего человека. Да, во имя благой и даже самой благой на свете цели, но все-таки это было какое-то актерство наоборот: не он проговаривал чужие тексты, а его тексты проговаривали другие. Странно, да?
Сирано произносит очень много слов. И это было бы невыносимо скучно, если бы актер не подкреплял монологи и диалоги пластически. И тут нужно поставить значок NB (следует отнестись внимательно, nota bene). Г.Антипенко достигает стадии безупречности в мастерстве владения телом, а потом двигается дальше, в зону, не поддающуюся словесным описаниям.
Его руки – отдельное волшебство. В спектакле есть эпизод, когда Сирано «диктует» Кристиану текст монолога, не прибегая к помощи слов. То, как делает это Антипенко, должно войти в видео-примеры для учебников по актерскому мастерству в качестве эталонного исполнения. Руки актера талантливы, вдохновенны и прекрасны без преувеличения. Кто видел – тот, надеюсь, подтвердит мои слова. Сирано говорит: «Как бомба, только что свалился я с Луны». Именно! Как бомба, как шаровая молния, которая идет со сцены в зал, там умножается, превращается в десятки шаровых молний (по количеству зрителей), возвращающихся на сцену. Ведь то, что в артисте, внутри него, конечно, очень важно, но гораздо значительнее то, что возникает между ним и зрителем. Я попросила своих редакторов поставить на заставке к статье фотографию картины Чурлениса «Похоронная симфония». Обратите внимание на свет МЕЖДУ людьми. Вот! Вот что такое актерское искусство!
Пусть простят меня актеры, которые заняты в спектакле. У меня не получается написать о каждом. Слишком много текста, никто читать не станет. Но ансамбль великолепен. И никого нельзя вычеркнуть, подсократить. Гармония в отношениях со зрителем связана именно с взаимопониманием всех тех, кто присутствует на сцене.
Спектакль весь условен, театрален. В нем есть отсылки к стилю модерн, к Серебряному веку, к несколько утрированной и манерной игре актеров начала ХХ столетия. И многие детали напоминают об этом. Не стану зацикливаться и перечислять, но в качестве примера отмечу, что герои несколько раз дуют друг на друга пудрой (или тальком), напуская дополнительного тумана. Тонкая связь с искусством рубежа ХIХ-ХХ веков, как мне представляется, оправдана некоторой похожестью манерности эпохи модерна и ритуальной насыщенности, этикетности века ХVIII, в котором жил и писал Эдмон Ростан. Как же это красиво, Господи.
Постановка Павла Сафонова абсолютно гениально решена ритмически. Почему-то мне кажется, что рождение спектакля связано именно с этим фактором. В основе ритма – музыка Фаустаса Латенаса. Она исключительно глубока и нежна. Ее воздействие на зрительный зал почти аморально: она покоряет и ведет за собой, она вызывает комок в горле и трепет в районе солнечного сплетения. Музыкой спектакль наполнен до отказа, но она не так разнообразна, как кажется на первый взгляд. Несколько запоминающихся и крайне точно расставленных музыкальных фрагментов, сменяющих друг друга, творят буквально чудеса. И сопротивление бесполезно, нужно сдаться и поверить. И тогда начнет казаться, что мир создан для любви.
Пойду собирать в кучу кусочки моего разорванного сердца… Гастроли в состоянии кульминации. Нас ждут еще три спектакля. Постарайтесь попасть. Лучше все-таки один раз увидеть.