А эта статья тут уже была? Она не новая, в основном о "Перегоне".
Десятая высота Страхова
Актеру Даниилу Страхову 30 лет. Он романтик, ценит домашний уют и живет ради искусства. Прошлым летом он снялся в фильме Александра Рогожкина «Перегон», который в июле выйдет на экраны. Мы попросили Даниила сформулировать 10 правил, которые он вывел для себя за прошедший год.
«Возраст – это сила»
В «Перегоне» я играю капитана Лисневского – начальника транзитного аэродрома, расположенного на Чукотке. Действие фильма разворачивается в 1943 году, в основе сюжета – малоизвестный исторический факт: во время Второй мировой войны американцы-союзники через океан перегоняли нам истребители «Аэрокобра». Потом уже наши пилоты отгоняли их на фронт. Размеренный ход событий нарушается, когда становится ясно, что американские летчики, на самом деле – привлекательные и обаятельные девушки. И чувства недавних мальчишек, сегодня младших лейтенантов, сталкиваются с языковыми и культурными барьерами. Из-за чего возникает множество курьезных и нелепых, а иногда и трагических ситуаций… Как я уже сказал, я играю начальника транзитного аэродрома… На моем герое огромная ответственность за все, что происходит на этом небольшом пространстве земли. Он в ответе за самолеты, за перегоны, за людей, за этих молодых летчиков, по сути совсем мальчишек, которые только вчера покинули школьную парту, и пошли воевать… Лисневскому всего тридцать лет, но мне кажется, что он чувствует себя намного и намного старше. В принципе, он – мой ровесник, хотя думаю, что 30-летний человек сейчас и 30-летний человек тогда, во времена Великой Отечественной войны, – это люди разного опыта и разного взгляда на мир. И в кадре, играя роль, я чувствовал себя старше своего возраста. Нет, мне не делали никакой возрастной грим, и слава Богу. Меня уже как-то пытались «состарить» для одного сериала с помощью незатейливых косметических средств. В результате получилось, что я выглядел не как человек в возрасте, а как смертельно больной персонаж, которому оставались последние минуты жизни.
Не скажу ничего нового: война людей меняет, они становятся старше, мудрее, взрослее и жестче. Поэтому для этой роли мне нужна была внутренняя мощь, чтобы сыграть человека, большого и сильного не только телом, но и духом. А капитан Лисневский – глыба. И что с ним происходит, вы увидите, когда посмотрите фильм, я не хочу раскрывать детективную линию картины.
«Суета в кадре – лишнее»
Большую часть роли я либо встречаю самолеты, либо их провожаю. То есть в кадре меня много, а говорю я при этом мало. На съемках я шутил, что на этой картине у меня самое большее количество съемочных дней, и самое меньшее количество реплик. Непросто передать характер человека через взгляд, молчание, поворот головы. Сначала меня тянуло на какую-то суету в кадре: покурить, лишний раз поправить фуражку… Но потом понял, что задача в том, чтобы показать обыденность и однообразие военной жизни, которые заставляют забыть, что бой и смерть рядом. Наш фильм, не о смерти, не о военных баталиях. «Перегон» – история о людях, которые живут, любят и ненавидят в любых условиях, в том числе и военных. Это фильм о человеческих отношениях. Александр Владимирович Рогожкин как-то рассказывал, что кто-то подсчитывал время людей, проведенное на войне. И вышло, что только три процента времени люди воевали, а все остальное – занимали переезды и быт. Наш фильм об этом – об оставшихся девяноста семи процентах. Съемки проходили на Кольском полуострове и неподалеку от Великого Новгорода, где специально для фильма построили аэродром образца 1943 года. «Аэрокобры» изображали в кадре мирные «Яки», которые предоставили для съемок питерские аэроклубы. Снимали летом, а по сюжету у нас ранняя весна, и все мы были одеты в теплые шинели, что иногда было непросто, особенно, когда температура воздуха была выше тридцати градусов.
«Полет без «бочек» – это скука!»
Во время съемок, кажется, все актеры фильма «Перегон» успели полетать на наших «Яках», изображавших «Аэрокобры», испытать на себе, что чувствовали пилоты этих самолетов. Мне же было сложно вырваться и полетать, поскольку я все время был задействован в кадре. Но один раз мне все же удалось это сделать. Только меня никто не предупредил, что летать придется целый час, и полет будет на этот раз довольно однообразным, без пируэтов. Было ощущение, что я просто час просидел в «жигулях»… Или в «запорожце», который летел и при этом страшно дребезжал. Мы час висели в воздухе, и лишь под конец пилот смилостивился и сделал парочку бочек, чем хоть как-то меня взбодрил. Странные ощущения: ты не успеваешь испугаться, но получаешь такой заряд адреналина в кровь! И тут же все заканчивается, и ты понимаешь, что никуда не падаешь, и испытываешь чувство восторга.
«Человек – это шкатулка. С кнопкой».
Мы с моим персонажем – капитаном Лисневским – в чем-то похожи. Мы оба одинаково закрытые люди. Представляем из себя шкатулку, ключ от которой лежит внутри… Но в результате в финале Лисневского «взламывают». Любого человека можно взломать. У каждого есть та кнопка, с помощью которой это можно сделать… Я не люблю откровенничать. Не знаю, что еще сказать вам о своем характере, жизни. Глупо как-то сидеть и серьезно рассуждать о себе любимом. Моя жизнь не блестяща и не глянцевидна. Я человек, слава богу, не одинокий, любимый и любящий. Но при этом не могу сказать, что вокруг меня много друзей, что я окружен сонмом доброжелателей… Если у вас есть ощущение благополучности, исходящее от меня, это означает, что я более или менее правильно выстраиваю отношения с журналистами, вот и все.
«Текст роли не требует зубрежки»
Точек, после которых мог бы случиться провал, в актерской карьере много. У каждого. Любое искусство таит в себе немало искушений. Вы спрашиваете, как я работаю над ролью... Каждый раз по разным правилам входишь в работу. Бывает, что текст не учится вообще. Не потому что память плохая, а потому что в роли чего-то не понимаешь. Не нашел зерно персонажа. В этом случае долбить текст тупо. В случае с Лисневским проблем с запоминанием не было. И на озвучивании трудностей не было – приехал в Питер на один день и все озвучил. Правда, фильм целиком не видел, так что сам очень заинтригован.
«Пробы стоят одной беседы»
Не стану заявлять, что сериальный период в моей жизни закончился. От сумы и тюрьмы не зарекайся. Но мне никогда не будет стыдно за сериал «Дети Арбата». Да и за роль в «Бедной Насте» тоже. Не могу себя упрекнуть в халтуре. Конечно, хочется играть не только в сериалах, а и в большом кино. Настоящем. Я был рад, когда меня вызвали на переговоры с Рогожкиным. Помню, ехал в поезде Москва-Петербург и ночь не спал. Волновался. Вообще, я плохо сплю в поездах. Рогожкин ведь даже не устраивал «пробы». Он просто два часа поговорил со мной о мироздании, философии, международной политике – о чем угодно, только не о кино! В тот же день я забыл содержание нашей беседы – был в состоянии комы, так волновался. На следующий день мне позвонили и сказали: «Вы утверждены. Мы присылаем вам сценарий». Потом уже я узнал, что режиссер обо мне ничего не знал и до нашей встречи меня нигде не видел.
«Умные не спорят»
Как история не терпит сослагательного наклонения, так и съемки у Рогожкина не предполагают каких-то споров. Рогожкин не то что авторитарен, он молчаливый диктатор. Но не воинствующий, а просвещенный! Такое впечатление, что он с самого начала уже всё знает про свою картину. Но разговаривать с тобой о ней он не будет, потому что ему это уже не интересно. Он уже всё обдумал, всё проговорил внутри себя, и ему осталось только воплотить… Впервые в жизни я почувствовал себя актерским пластилином. Я абсолютно ему доверился. Не «мы» снимали сцену, он ее снимал! И мало того, любые мои вопросы, типа, «А что? А зачем?» – наталкивались на очень интеллигентное, но жесткое предложение из уст Александра Владимировича: «Даниил, ну вы же умный человек. Вы же читали этот сценарий, там все написано». Кстати, сценарий «Перегона» можно издавать отдельной книгой. Он как хорошая пьеса, в которой все есть. Нужно только «достать».
В первые съемочные дни мне было очень непросто. Нужно было научиться понимать, что режиссер хочет, без особых усилий с его стороны. А я сначала даже не понимал, доволен ли он отснятым кадром или не доволен. Каждый раз Александр Владимирович произносил одно и то же: «Следующий кадр». А что за этой фразой стояло? Означала ли она, что «этот кадр хорошо сделан», или что «бесполезно работать с этим бездарным актером и лучше перейти к следующему кадру»? Но под конец съемок я все же начал его понимать без слов. Вообще, возможность наболтаться обо всем с режиссером, может, и не настолько необходима, как это кажется. На каком-то этапе я научился ловить кайф от того, что мы разговариваем мало, но при этом дело делается. Это такое волшебство, с которым я никогда раньше не сталкивался.
«Лиха беда – начало»
Финальную сцену мы снимали в самом начале работы над фильмом. Километров за 150 от Мурманска, за Полярным кругом – в тундре, в поселке «Заполярный». Природа тех мест поразила мое воображение, там все другое. Другое небо. Другая земля. Другая вода. Другие люди. Там странный климат – в принципе холодно, но когда выглядывает солнышко, моментально становится жарко. И все тут же начинали снимать с себя куртки и шинели, но потом солнце заходило за тучку, начинал дуть ледяной ветер – и все снова укутывались… Мы снимали во время долгого полярного дня. Солнце не садится. Ощущение полного безвременья. Люди не ложатся спать до четырех, до пяти утра. Бродят по улицам. Нечего делать – там нет ни дискотек, ни других мест развлечения. И при этом они не пьяные. Это меня поразило вдвойне. Я порадовался за местную крепкую заполярную семью, которая держит подрастающее поколение в жестких рамках... Так вот, я отвлекся, там мы снимали финальную сцену, и она сначала не получилась! Я не сыграл слом, который происходит в моем герое, не смог. Мы снимали не в хронологическом порядке, и это были самые первые съемочные дни. Я еще не вошел в роль, в процесс… И игра в молчанку с Рогожкиным тоже еще не состоялась. Мы тогда еще не намолчались друг с другом достаточно долго. В результате, через полтора месяца, сняв весь фильм, уже в Великом Новгороде мы вернулись к неудавшейся финальной сцене. И там уже все получилось.
«Некоторые люди созревают позже всех»
Из МХАТА (где я учился у Авангарда Леонтьева) в Щуку я перешел потому, что еще на вступительных экзаменах Евгений Рубенович Симонов очень хотел меня взять, но не смог. И я поступил в Школу-студию МХАТ. А спустя год, когда Симонова не стало, мне позвонили из деканата и сказали, что перевестись можно. И я перевелся. Учился тяжело. Не понимал ни себя, ни своих учителей, ни того, что они от меня хотели. Я не понимал, что делать на сцене, куда девать руки, ноги… Я был как теленок на льду! И таким вот теленком, который не знал, где у него хвост, а где голова, я закончил театральное училище. Ничему такому особому я научиться так и не успел. Начал понимать и ощущать себя только лет с двадцати четырех. Так бывает. И не у меня одного. У каждого свое время созревания, расцвета. У большинства людей этот период приходится на 20 лет, у других на двадцать пять, тридцать... Могу сказать, что для меня сейчас время более интересное, чем было, например, лет 10 назад.
Вся наша жизнь состоит из ситуаций, которые мы сами себе создаем. Все наши проблемы – это результаты тех нарывов, которые есть в душе у каждого. Когда это проходит, тогда и проблемы исчезают. Но без боли не бывает искусства. В этом смысле я не из тех, кто считает, что жизнь – это череда удовольствий.
«Москва и москвичи»
Как коренной москвич, я люблю Гоголевский бульвар, нигде больше в Москве я так не отдыхаю душой. К сожалению, давно там не был. Москва – суетливое место. И люблю я Москву больше всего, когда я уезжаю из нее. Недельки через две я начинаю скучать по дому, семье, друзьям... Но вообще Москва больше расстраивает, чем радует. Нет камерности, домашности, как в «Покровских воротах», теплоты. Хотя город, наверное, не виноват, другое время, иные ритмы. Я вряд ли, наверное, смог бы жить в другом городе. Мне всегда хочется сюда возвращаться.
Ирина Виноградова
http://www.vashdosug.ru/cinema/article/9687/
Гоголя сюда надо! И бригаду из Кащенко!
. Про врага это я, конечно, так, пришлась к слову шаблонная фраза. Но всё-таки таких «неравнодушных», как и врагов, не пожелаю никому. 
