Ленинград-46. Послесловие...
…А в конце был Рейхенбахский водопад.
Так ехидно мне хотелось начать отзыв, когда я смотрела на единоборство Данилова с Григорием на гидроэлектростанции. Ну, в общем, так я и сделала, но, слава Богу, настоящую точку в этой истории поставили счастливые Ребровы, вновь обретшие друг друга. Вот на предсказуемость и мелодраматизм этого финала мне никак не хочется сердиться, потому что – а чего же мы ожидали? Неужели хотели, чтобы Люсю в итоге отправили на лесоповал, Реброва – под расстрел, а Наташу – в детдом? Это было бы нисколько не более оригинально, но ещё и бессмысленно жестоко. Другое дело – «ещё не вечер», и их закадровая судьба нам неизвестна. Но пусть они останутся в памяти зрителей такими, идущими втроём домой под ленинградским осенним дождём.
А вот череда всевозможных «рейхенбахских водопадов» вперемежку с историями в духе «Радио Шансон» действительно испортила для меня многое. Отрицать это нет смысла. Но я сознательно нарушаю завет Охотника из «Обыкновенного чуда»: «А если хочешь указать на ошибки, подлец, так сначала похвали». Вот именно сначала не похвалю, потому что мне очень хочется закончить иначе.
Говорю, конечно, только как зритель, ни на что не претендуя. Я увидела, как в последних сериях действие стало рассыпаться на маленькие кусочки, а команда «Реброва со товарищи» отошла в тень, утратила краски – за исключением, безусловно, отдельных сцен, например, встречи Реброва с женой в тюрьме или разговора с Даниловым . История – ИМХО – оказалась перегруженной разными «наворотами», вроде «вселенской мести» Григория, увенчавшейся попыткой взорвать Волховскую ГЭС. Притом ни одного актёра нельзя упрекнуть в плохой игре: все витальны, «объёмны», все запоминаются. Но, видимо, ничего не надо делать
слишком – даже жанровый сериал. На каком-то этапе даже самое прекрасное кино рискует превратиться в самопародию. Не зря меня сразу насторожила тридцатидвухсерийная длина. И если бы фильму удалось удержаться на начальном уровне до самого конца – это было бы настоящее чудо.
Ради справедливости – совсем не лирическое отступление. Мне приходилось слышать от людей, имеющих отношение к телепроизводству, что первоначальные, скажем, 12 серий, предложенные и понравившиеся продюсеру, почти неизбежно превращаются в 20. А, попадая на канал, могут растянуться и вовсе непредсказуемо – «А что? История хорошая, рейтинг будет, давайте не побоимся, и замахнёмся на 40!» Тогда начинается дописывание, переписывание, «расширение» и т. п. С магическим «так хочет канал» нельзя спорить, как с Божьей волей. Вспомните, кстати, как поспешно монтировали «Исаева», потому что канал «Россия» неожиданно изменил сетку и пожелал перенести премьеру с будущей весны на текущую осень.
Я никого не пытаюсь «оправдать». И, конечно же, не знаю, что происходило в случае «Ленинграда-46». Но если то, о чём я говорю, имело место быть, то я искренне сочувствую создателям фильма и очень их понимаю.
Перечислять всё, что мне показалось лишним и чрезмерным, я не буду – думаю, что большинство видевших фильм понимает, о чём речь. Не буду и спорить с теми, кому «Ленинград-46» вообще не понравился с первых серий. Я верю, что так может быть, и признаю право каждого человека на то, чтобы история изначально показалась ему скучной, просто я этого искренне
не понимаю. Видимо, мы просто смотрим разными глазами, и видим каждый своё. Так что – никаких споров.
Но вот что мне – ИМХО – очень хочется сказать. Хорошо, что этот фильм появился. Хорошо, что есть люди, от души пытающиеся вырваться за рамки «формата». Прекрасно, что есть режиссёры, чувствующие, понимающие и любящие актёров. Замечательно, что в фильме случались настоящие актёрские открытия. Классно, что московские и петербургские актёры работают так слаженно, чувствуя локоть друг друга, как это было всегда. И мне очень приятно, что «местом встречи» для них стал именно Ленинград.
При всех «наворотах» в «Ленинграде-46» много истинного. Зрительское чувство правды – очень странный, но реальный феномен. Для того чтобы чувствовать жизненность происходящего на экране, совсем не обязательно самому быть на войне, служить в милиции, общаться с бандитами, жить в семнадцатом веке или встречать живого хоббита. Что-то подскажет тебе, что вот это – да, то самое. Моё зрительское чувство правды оказалось полностью удовлетворено многим из того, что я видела. (Другое дело – у кого-то другого и чувство правды, возможно, другое, но мы ведь не спорим)
Уже не забыть бабу Клаву, очень «ленинградскую» бабушку – а вернее, до срока постаревшую женщину, пережившую блокаду. У моей бабушки были такие подруги – тихие, скромные, какие-то очень опрятные, в аккуратных вязаных кофточках. Д
ома у них всегда было чисто, строго, светло и уютно. И почему-то всегда тикали ходики на стене. В сорок шестом году они были помоложе бабы Клавы, они были такими во времена уже моего детства, но вот этот тип ленинградской, светлой, строгой и ласковой бабушки – он именно такой.
Не забыть случайный разговор на улице, когда приехавший в Ленинград Данилов просит прикурить на улице у мужчины, и они без лишних слов и эмоций понимают друг друга: фронтовики. Именно на этой сцене что-то сильно толкнуло в сердце.
Теперь уж точно надолго запомнится (и, похоже, вскорости претворится в нашу собственную жизнь…))) чудесный диалог двух голодных нищих ментов и продавщицы Елисеевского магазина: «Что вы желаете?» «А… пряники есть?» «К сожалению, закончились!» «Ну и слава богу!»
Измотанная женщина, пришедшая с ночной смены и засыпающая за столом во время разговора…
Новые товарищи, не понимающие, как можно выбросить в урну хоть кусочек еды – пусть упавшей на пол…
Потрясающая до основ сцена расстрела в милиции - детский голос за кадром, читающий детские стихи…
Ребров на ступенях вокзала, рассчитавшийся с убийцей матери и сестры…
И все они настолько живые, что, пожалуй, я даже буду ревновать их к тем, кто их сыграл, как ревновала в детстве. Если мне очень нравился какой-то фильм или герой, то совсем не хотелось видеть актёров в других образах: как они могут быть кем-то другим?!
Так вот, я поверила в то, что все они были. Наверное, я буду по ним скучать. А о тех, по кому скучать просто по-человечески невозможно, буду много ещё думать. И сожалеть – нет, не о них, а об их самоубиенных душах.
Но «Ленинграда-47, 48, 49» не хотелось бы. Пусть лучшее в нём останется чистой нотой. Ведь нота действительно была чистая.