Побывала я вчера на "Ревизоре".
Вернулась и пишу.
Говорят (и не зря говорят), что спектакли, которые идут больше пяти лет, «устают». Я сама бывала свидетельницей подобных случаев. Сияющий на премьере и в первые годы существования, спектакль либо «тяжелел», либо «развинчивался». «Ревизор» на Малой Бронной - по крайней мере, вчерашний – по-моему, счастливое исключение.
По-моему, он не только не теряет «драйва», но и прибавляет. Причём это не сценические гэги ради гэгов («а вот дай-ка я щас сделаю так – и все засмеются!»), всё как-то слаженно, крепко и по делу. Меня всегда удивляло, как здорово вошли в не академический по форме спектакль совершенно «правильные», как будто из Малого театра или из «старого» БДТ, Ляпкин-Тяпкин – Геннадий Сайфулин и Почтмейстер – Виктор Лакирев. Это высекает такую яркую, живую искру! (И как замечательный Геннадий Сайфулин не боится, когда ошалевшие от страха чиновники подымают Ляпкина-Тяпкина ввысь под белы руки-ноги, чтобы «забросить» его к «ревизору» первым!)
И это Гоголь. Городок, одурелый от сна, как затянутое ряской болото. Чиновники, балансирующие на мостках – не это же ли и делают настоящие чиновники? Маленькие люди, пытающиеся возвыситься над болотом и встающие на ходули. На мой взгляд, это не «осовременивание», это абсолютно правомерные образы, а без образного мышления не бывает творчества. «Это Гоголь так написал?!» - изумился сидевший за мной мужчина, среагировав на одну из «вечных» реплик Городничего. «Ну конечно, Гоголь!» - отмахнулась его начитанная супруга, мол, подожди, не мешай слушать!
И верно. «Да если спросят, отчего не выстроена церковь при богоугодном заведении, на которую назад тому пять лет была ассигнована сумма, то не позабыть сказать, что начала строиться, но сгорела. Я об этом и рапорт представлял. А то, пожалуй, кто-нибудь, позабывшись, сдуру скажет, что она и не начиналась».
И вспомнился мне наш городни… тьфу ты, губернатор, «открывавший» недавно новую станцию метро. В назначенный день и час (чисто случайно накануне выборов) собрался народ, торжественно перерезали ленточку, губернатор сказал речь. И… всё. Дальше никого не пустили. Станция открыта, но входить туда нельзя. Тем более, ехать. Некоторое (неопределённое) время она будет работать «в тестовом режиме». Безопасность граждан превыше всего! Вот, пока тестируют. Выборы-то уже прошли, можно не торопиться. Можно только представить себе, какие там недоделки, и что выяснилось буквально за час до открытия. Хотела бы я послушать «монолог» нашего «городничего», которым он крыл своих подчинённых в приватном разговоре. ))) И это притом, что строится эта многострадальная станция двадцать (!) лет. Всё это было бы смешно… Но ведь и правда смешно! Люди и смеются. Потому что это – Гоголь. И какая разница, одеты ли чиновники во фраки или в костюмы от Hugo Boss. Это не важно. Гоголь – это не про кринолины.
Ну и Хлестаков наш Иван Александрович. )) Такого отвязного «инкогнито» я ещё не видела. И да, он абсолютный инфантил, «недоросль», хотя ужасно обаятельный. Но как быстро он учится! У меня было ощущение, что в сцене вранья мальчишка-Хлестаков попросту издевается над глупыми взрослыми, которые позволяют ему что угодно. Он будто пробует: а вот я их так! А они – ничего, даже рады. А вот так! А вот вам! Нет, ничего. Радуются. Подобное уже было, но теперь дошло до вершины. Выражаясь современным языком, это откровенный стёб. Мальчик стремительно наглеет, и уже не так безобиден. Он не стремится и к минимальному правдоподобию. Он видит, что сказанные даже явно издевательским тоном слова принимаются всерьёз и за чистую монету. Хотя одновременно и он начинает верить в свою исключительность. «Я – пишу?.. Я пишу!»
Неожиданно «целомудренными» оказались сцены соблазнения Ивана Александровича дочкой и маменькой Сквозник-Дмухановскими. )) Это ведь именно они доводят его, бедного, до состояния орангутанга. Но тут всё вышло даже как-то изящно, не грубо, тем более, не п
ошло, юмористически. Как хорошо рассказанный анекдот «на грани» - но на этой грани удержавшийся.
Хотя «выход в японском стиле» Анны Андреевны, сам по себе очень смешной и изобретательно поставленный, видится мне всё же чрезмерным, лишней «вишенкой на торте».
Мне понравился Осип – Олег Кузнецов. Когда я видела его вскоре после ввода в спектакль, он, скорее, повторял рисунок роли Дмитрия Сердюка. А теперь это самостоятельный образ, возможно, даже и пострашнее того Осипа. Он и позволяет себе чуть больше, и больше себе на уме. Он посмелее, но знает, где остановиться. Зато когда придёт его время… И от его появления в форме НКВД никакой надежды Городничему ждать не приходится.
А как сверкал глазами купец Абдулин!.. Вах!.. На первом ряду даже страшновато. ))
И ведь вот что странно. Когда счастливая семья Городничего и собравшиеся чиновники садятся за праздничный стол, невольно ловишь себя на мысли: «А может, этим всё и кончится? Может, и правда, завтра вернётся Хлестаков, и Марья Антоновна выйдет за него замуж? А Городничий будет жить в Петербурге, и иногда, чтобы отдохнуть от дел, будет ловить в Неве ряпушку и корюшку?..» Хочется, чтобы всё кончилось хорошо. Может быть, потому, что все мы – немножко Городничие, и немножко Хлестаковы, и немножко Марьи Антоновны, и немножко Бобчинские-Добчинские? Не впрямую, нет. Но ведь Гоголь писал о всеобщих «болезнях», существования которых он, как великий писатель, не мог не замечать. Есть в нас хорошее, но есть и то, что превращает нас в гоголевских персонажей. И нельзя замечать одно, и не замечать другого. Это как Сергей Урсуляк однажды сказал: «Что же получается: улыбка Гагарина – это мы, а, скажем, улыбка Берии – не мы? Да нет. Мы и то, и другое». Ну, так вот, если всё это мы, так и хочется же для нас счастья…
А со счастьем-то и проблема. Если распустить в себе какого-нибудь А.Ф. Землянику (кстати, вчера играл мой любимый А.Ф.З. – Владимир Ершов), то какой-никакой достаток – возможен. «Крестишки иль местечки» - может быть. Если очень повезёт. А счастье…
Интересно, задумывается ли над всем этим Иван Александрович Хлестаков, сидя в деревне и грызя перо?..
P.S. Дарила цветы, получила в ответ лучик добра. Много ли надо человеку?..
сначала похвалю автора - написано живо, внимательным зрителем.
Не потому, что я не согласна, а потому, что автор, видимо, совершенно недопустимо путает понятия кокотка и кокетка. Или в спектакле она именно кокотка? Но тогда не надо говорить, что так "по книге".
Буратино прошел свой путь и , пройдя через "искушения-испытания", в конце истории повзрослел , Хлестаков же по воле автора. и в конце истории так и остался "инфантилом-пустозвоном с раздутым самомнением". И "мспытания" и возможное взросление ( или неизбежная расплата за инфантилизм 
Я очень надеюсь, что этот спектакль долго ещё будет радовать зрителей театра на Малой Бронной, мне очень этого хотелось бы.
