http://sobolev.franklang.ru/index.php/p ... e-revizora
«В Ревизоре я решился собрать в одну кучу все дурное в России, какое я тогда знал, все несправедливости, какие делаются в тех местах и в тех случаях, где больше всего требуется от человека справедливости, и за одним разом посмеяться над всем»,— читаем мы в «Авторской исповеди». Тут же, как известно, Гоголь говорит о перемене в своем творчестве к середине 30-х годов, которая позднее, ретроспективно, представлялась ему даже коренным переломом: «Я увидел, что в сочинениях моих смеюсь даром, напрасно, сам не зная зачем. Если смеяться, так уже лучше смеяться сильно и над тем, что действительно достойно осмеянья всеобщего».
Так возник город «Ревизора»,— по позднейшему определению Гоголя, «сборный город всей темной стороны».
Манн Ю. О городе "Ревизора"
https://profilib.net/chtenie/6815/igor- ... gol-42.php
"Странные вещи иногда творятся: правая рука не знает, что делает левая, а иногда левая сознательно делает не то, что правая. Иные называют это политикой, другие – неразберихой, третьи, как Гоголь, – великой путаницей. Эту-то путаницу он и изобразил в "Ревизоре", где всё смешалось и перемешалось: страх с подобострастием, чувство вины с желанием выскочить в генералы (городничий), ханжество и доносительство – с чтением Пушкина. Только опытные пройдохи, как герои "Ревизора", могли попасться на удочку простодушия и естественности, которую закинул им, сам того не ведая, Иван Александрович Хлестаков. Да поведи он себя иначе – тут же спросили бы они у него подорожную и нужные документы, отвели бы в часть и заставили бы платить трактирщику. Но он вёл себя настолько натурально, так бесстрашно-невинно, что эти щуки и караси клюнули. Им это показалось высшей игрой, высшим искусством в роли инкогнито, ибо само слово это наводило на них затмение ума и сердца.
Клюнули на простодушие, на искренность, которая показалась сверхложью, притворством, чёрт знает какой дьявольской искусностью. Недаром городничий говорит: "бес попутал, с каким дьяволом породнились". Хлестаков – дьявол, потому что дьявольски притворчив, наивен, почти дитём сумел представиться, а они-то его и поняли! Явись им плут, плут их же породы, только рангом повыше, они бы так не дрожали. Они бы тут же ему цену установили и по цене бы приняли ("Видывали мы всяких ревизоров", – говорит городничий), сколько надо дали бы или, наоборот, не дали бы, притворились бы святошами, ползали бы на коленях.
"Берут, но умно, дают ещё умнее" – в этом Булгарин был прав. Но тут он становился на точку зрения Земляники и городничего, ибо, попадись ему такой же "инкогнито", он бы слишком легкомысленного его вида тоже испугался. Привычно бояться страшного, но непривычно иметь дело с нестрашным. А оно-то, оказывается, вызывает ещё больший страх. Хлестаков есть нарушение традиции, разрушение стереотипа, он полная аномалия в представлениях о ревизоре и ревизующих.
Коллежский регистраторишко надул город, а его автор, чуть чином повыше, надул Россию. Она-то думала, что он ей фарс подсунул, малороссийскую сценку или историю из жизни Сандвичевых островов.
"Чему смеётесь?" – этого вопроса городничего, обращённого к залу, ещё не было в тексте 1836 года. Но его задавал себе не один ум. Над кем мы смеялись? Уж не над собой ли?
Было о чём задуматься и от чего почесать в затылке. Какой-то мальчишка (Гоголь был на три года старше Хлестакова), наверняка обедающий за счёт того же аглицкого короля и кропавший до того статейки (точь-в-точь как его герой), позволил себе посмеяться над теми, на которых – встреться он с ними в их кабинетах – не посмел бы и глаз поднять.
В театре зритель смеялся, хлопал и свистел в присутствии автора, и тот мог видеть, чему смеются, чему хлопают и что освистывают. Он ждал какого-то единого порыва, какого-то объединения в переживании. Ему казалось, что "Ревизор" объединит Россию. Но произошло наоборот. Он почти перессорил всех своей пьесою. Министр негодовал на одно, чиновник на другое, литератор на третье, купец на четвёртое. Да и те, кому пьеса нравилась, понимали её совсем не так. В громе смеха тонула идея – тот призыв к очищению, который скрывался в глубине комедии."
ИГОРЬ ЗОЛОТУССКИЙ "ГОГОЛЬ"