Ребята, я тоже с отчётом. Это пока всё.
В Москве, в две тысячи шестнадцатом, февраль был слякотный и промозглый…
Но в День Святого Валентина, да ещё в выходной, людям – как и в пьесе Леонида Зорина – «должно быть, не сиделось дома». Тем более что именно в этот вечер на Малой Бронной снова играли «Варшавскую мелодию».
Именно в такие вечера в театр приходит множество пар разного возраста и жизнерадостных молодых компаний, решивших достойно завершить праздничный день. Настроение у всех приподнятое, и люди готовы получить полное удовольствие от искусства. И, может быть, не все понимают,
что именно они сейчас получат.
Зал живо реагировал на происходящее с самых первых реплик – может быть, даже слишком живо. Люди охотно откликались на каждый смешной момент, восприняв поначалу происходящее как милую романтическую историю. Но, как и Геля, зрители, думавшие, что это будет «лёгкий приятный роман», глубоко ошиблись.
(И всё-таки дух святого Валентина явно царил в зале, и это роднило людей по разные стороны рампы.
Вот Виктор, прервав Гелино «нравоучение» о том, что «альбо ты управляешь своим темпераментом, альбо он управляет тобой», буквально закрыл ей рот поцелуем. «Хороший ход!» - одобрительно прокомментировал мужской голос позади меня)
А сами Геля и Виктор… Они были опять какими-то новыми. Может быть, если видишь спектакль нечасто, изменения кажутся большими, чем есть на самом деле? Не знаю. Но герои снова увиделись другими. Я видела разных Викторов в начале спектакля, когда герой оглядывает зал. Вскоре после премьеры это был восторженный солдатик, впервые в жизни, да ещё сразу после войны и всех её страданий, попавший в небывалый мир. Мир хрустальных люстр, нарядно одетых людей, праздничного шума, девушек не в гимнастёрках или ватниках, а в настоящих платьях – да разве такое бывает?! Он смотрел вокруг восхищённым взглядом. Позднее он стал бывалым фронтовиком, поглядывающим на происходящее с оттенком добродушного превосходства: ну-ну, посмотрим, что они тут, в тылу, напридумывали? Ишь ты… люстры… Ш
опен, говорите?.. В этот раз перед нами оказался молодой человек, совершенно растерянный и «смешавшийся» от непривычных впечатлений. Он как будто боится сделать что-то не так в этом ни на что не похожем месте, что-то забыть, пойти не туда. Билет?.. Здесь билет. В кармане. Мне сюда? Точно сюда?.. Да, кажется, точно. Всё нормально. И тут появляется девушка… И не просто, а с претензиями: почему он здесь? Он отвечает ей, не пытаясь (или почти не пытаясь) с ней заигрывать. Его голос негромок, интонации не подчёркиваются (или почти не подчёркиваются). Он не пугает её «следовательскими» нотками в голосе. Он почти пок
орен ей – так мне показалось. И потому так резко и сильно звучит его шутливое неожиданное «Данке шён!», когда он возвращает ей программку. А испуг Гелены так велик, что начинающийся было в зрительном зале смех сразу съёживается.
Геля показалась мне в самом-самом начале как бы вернувшейся в первые послепремьерные спектакли, когда она была – для меня – немножко слишком резка в первой сцене. Но это ощущение быстро прошло. В этот вечер она была нежна и даже игрива с Виктором.
И вот… Я люблю момент, когда начинают вибрировать эти струны на заднике сцены и по бокам. Он будто что-то «включает» в нашем восприятии, в героях и, видимо, в актёрах. Это и есть настоящее начало истории. Люблю глаза Виктора, в которых отражается всё, с ним происходящее: просыпается душа и обретает крылья. В тот вечер это всё как-то особенно захватило и меня. «Настройка души» произошла абсолютно точно.
И ведь вот уже всё знаешь – и не знаешь. Это, ну буквально, как довоенные мальчишки ходили в сотый раз смотреть «Чапаева»: а вдруг он выплывет?
А вдруг?.. Вот они ходят по морозной Москве, греются в музеях и в кино, и привязываются друг к другу всё больше. И не знают ещё, что «ты – это ты, а я – это я», как пела когда-то наша, ленинградская Гелена – Алиса Фрейндлих. Что мало закона о браках с иностранцами, который предательски возникнет, будто из-за угла. Что они совсем разные люди. И что просто – не судьба. Они полюбили, и всё.
Именно в этот раз я особенно заметила, как Геля всё время «ускользает» из рук Виктора, причём даже в самые, казалось бы, близкие моменты – и уходит, туда, под снег своих воспоминаний, в опустевшую квартиру в холодной Варшаве… И он теперь это понимает. Раньше Виктор продолжал смотреть кино про Тарзана, откусывая в увлечении уголок билета, и не замечал, что она «уходит» - а она с грустным пониманием смотрела на него: Матерь Божия, совсем мальчишка… Теперь он чувствует её «уход», и молча терзается: что делать?.. Но – не надо думать о плохом: впереди – Новый Год, и у него есть для Гели подарок: замечательные «туфельцы»! Всё будет отлично, не может не быть! И он несётся «на всех парусах» к ней в общежитие.
Новогодняя сцена всегда прекрасна. К этому времени уже, наверное, не остаётся зрителей, которые бы ещё не понимали, что эта история любви – совсем не мелодрама. И всё повторяется под завораживающую тишину зрительного зала. Я люблю эту тишину. Это то, ради чего, быть может, играют и живут актёры. И ради чего, по большому счёту, мы приходим в театр. В который раз вижу, как Виктор обувает туфельки своей принцессе, и это простое действие превращается в акт любви. Его монолог звучит негромко и – избитое слово – проникновенно, но он и правда проникает в самую душу.
Но, когда всё становится ясно, когда закон о браках упал перед ними желёзным занавесом, когда надо было что-то сделать – и не понятно, что… и он уехал на практику, потому что так было положено… Он произносит этот свой короткий монолог о Краснодаре жёстко, будто обрубая все нити разом, ненавидя себя и злясь на нерешительность Гели, которая вот и привела к такой ситуации. Ну и всё, и хватит. Теперь – Краснодар. Всё. А что, чёрт возьми, делать?!
Кто виноват? Гелена, что боялась? Но она действительно больна войной, это почти медицинская проблема. Виктор, что не настоял? Но он не хотел спугнуть то, что родилось меж ними. Что он мог сделать? Чего не мог? Должен ли он был звонить ей в Варшаве, или нет? Я действительно не знаю, что здесь сказать. Я только понимаю, что за любовь отвечают двое, и у каждого них есть собственный счёт к себе. Но я их судить не могу.
Их встреча в кабачке «Под звёздами» полна нежности Гелены. И желания Виктора как-то удержаться «в рамках» - он даже весело улыбается и подмигивает ей, когда она поёт – но удержаться невозможно, как невозможно и «сделать шаг навстречу». Поздно, слишком поздно. И справедливо всё, о чём мы уже говорили: и присутствие их супругов, которые хорошие люди, и ни в чём не виноваты, и последствия, которые даже в 1956-м могут оказаться роковыми для всех, даже невольных, участников истории, и то, что Виктор и Гелена – на самом деле, глубоко разные люди… всё правда. Но, когда она, тоже наконец всё поняв, уходит… хочется крикнуть: «Ну, что же ты?! Останови её! Пожалуйста!» Но она ушла. Тихо поцеловав его на прощание, и проведя в последний раз рукой по струнам позади сцены – в обратную сторону. От этого кажется, что они звучат диссонансом.
И больше не зазвучат. В последней сцене Виктора очень – очень – жаль, хотя, по сути, может, лучше было бы пожалеть Гелену, поющую без любви. Ему хотя бы не нужно петь… Он может погрузиться в своё «беличье колесо», и не думать… не думать…
Но вот они снова на сцене – двое. Как тогда. Как должно было быть. Где-то, не в этом мире. В другом измерении. Только всё равно должно.
«…Лишь, когда настигнет Вечность,
Мы в единый час,
По дороге в Бесконечность
Повстречаем
нас»
PS. Когда мы выходили из зала после спектакля, я видела, как молоденький парнишка разговаривал с кем-то по телефону: «Да, были в театре… Да, очень понравилось, спасибо! Ребята молодцы!»
Вот бы и правда увидеть третью запись, если она есть конечно. 
. Так душевно! Жду ещё твой отзыв на "Оркестр".