Спектакль «Венецианский купец»

Спектакли с участием актера Даниила Страхова

Модератор: Модераторы

Аватара пользователя
Hel
Site Admin
Сообщения: 3549
Зарегистрирован: Вс 15 май 2005, 10:07
Откуда: Киев, Украина
Контактная информация:

Спектакль «Венецианский купец»

Непрочитанное сообщение Hel »

Хоть роль у Даниила в этом спектакле была маленькой, но все-таки он там играл :wink:


Еврейское счастье

«Венецианский купец» в Театре Моссовета

Андрей Житинкин, чье имя давно уже стало в театральных кругах синонимом коммерческого успеха, сделал безошибочный репертуарный выбор. Во-первых, эту шекспировскую пьесу очень давно в России не ставили, во-вторых, как во всякой ренессансной комедии, в ней много любовных приключений, в-третьих, в «Венецианском купце» есть образ ростовщика Шейлока — одна из лучших ролей мирового репертуара, дающая к тому же возможность затронуть весьма пригодную для спекуляций еврейскую тему.

Понятно, что для самого Шекспира эта тема не очень принципиальна. То, что ростовщик — еврей, не более чем дань традиции. (А кем еще быть ростовщику, татарином, что ли?) Другой вопрос, что именно в образе Шейлока, которого на елизаветинской сцене играли комическим злодеем в рыжем парике, мы встречаем первое у Шекспира предвестие трагического. Слово «еврей» тождественно здесь слову «изгой». Ростовщик коварен, но одновременно несчастен и одинок и, несмотря на свое коварство, все равно оказывается в конечном итоге жертвой.

Андрей Житинкин, пригласивший на роль Шейлока Михаила Козакова, мотив изгойства смикшировал, зато еврейскую тему разыграл по полной программе. Объявивший войну христианам ростовщик появляется на сцене то в ермолке, то в униформе израильской армии. В ход идет умение Козакова, долгое время жившего в Земле обетованной, говорить на языке библейских пророков, но это не мешает ему время от времени имитировать одесский акцент или демонстрировать замашки новых русских, среди которых, Как известно, много представителей богоизбранного народа. Другими словами, Шейлок в исполнении Козакова — это собирательный образ еврея, проживающего, одновременно в Венеции, Иерусалиме, Одессе и постперестроечной Москве. Многогранный национальный колорит артист передает блестяще; с трагическим пафосом — особенно в знаменитой сцене похищения его любимой дочери Джессики (Наталья Громушкина) — справляется несколько хуже.

Впрочем, уместен ли подобный пафос в пределах этой постановки — еще вопрос. Житинкин остроумно, а иногда даже изящно придумывает решение отдельных сцен, но к чему он клонит в целом, не очень-то ясно. Начало спектакля вроде бы многообещающе — Шейлок на авансцене читает один из псалмов Давида, в то время как на верхнем ярусе металлической конструкции мы видим полуобнаженные тела венецианцев, предающихся коллективному разврату. Появление Антонио с мобильным телефоном (Александр Голобородько) и Бассанио в кожаных штанах (Андрей Ильин) укрепляет в мысли, что ростовщик будет трактован как новоявленный Савонарола, ополчившийся на жизнелюбивых нуворишей. Ничуть не бывало. Уже в следующей сцене Шейлок в пижонском белом костюме оказывается почти неотличим от Антонио и его клевретов.

В общем, с концепцией все очень неясно. Зато ясно другое: Житинкин чрезвычайно преуспел в переводе традиционных тем европейской комедии на язык телевизионного масскульта. Мир ренессансной Венеции предстает у него как тотальная телеигра, включающая в себя элементы «Любви с первого взгляда», эстрадного концерта и различных телевикторин вроде передачи «Угадай мелодию». Даже знаменитая сцена суда, где истец Шейлок требует у ответчика Антонио в качестве неустойки фунт его собственной плоти, похожа на театрализованное судебное разбирательство с адвокатом, прокурором и присяжными, которые каждое воскресенье демонстрируют населению по одному из каналов. В эпизоде с ларцами Порция (Евгения Крюкова) и ее служанка Нерисса (Татьяна Родионова) и вовсе появляются как телеведущие с микрофонами. Костюмы персонажей, да и вообще вся карнавально-яркая сценография спектакля (художник Андрей Шаров) тоже выполнены в эстетике телешоу.

Надо отдать Житинкину должное — эстетикой этой он владеет блестяще. Единственное, в чем его можно упрекнуть, так это в том, что иногда он от нее отказывается. Вдруг вспоминает, что спектакль-го драматический, что режиссер призван пробуждать в зрителях добрые чувства и что Шейлока должно быть жалко. В финале на сцену выходит сбежавшая от папеньки Джессика с семисвечником и под звуки еврейской мелодии гасит все семь свечей. Видимо, она раскаялась, но поверить в это трудно. В мире любви и ненависти с первого взгляда всякая претензия на подлинность чувств и сложность характеров противоестественна, а трагический Шейлок уместен не больше, чем ученый-лингвист в передаче Леонида Якубовича «Поле чудес». И жалеть его хочется не больше, чем участника брейн-ринга, так и не сумевшего выиграть какой-нибудь пылесос. Ничего. В следующий раз подготовится получше — повезет.

Марина Давыдова
Время MN, 30 ноября 1999 года

Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост
Аватара пользователя
Hel
Site Admin
Сообщения: 3549
Зарегистрирован: Вс 15 май 2005, 10:07
Откуда: Киев, Украина
Контактная информация:

Непрочитанное сообщение Hel »

Еврей — лишний на празднике жизни

В Театре имени Моссовета состоялась премьера «Венецианского купца» Шекспира. Постановку осуществил режиссер Андрей Житинкин, а на роль богатого еврея Шейлока театр пригласил Михаила Козакова.

Текст «Венецианского купца» большинство зрителей услышит со сцены впервые в жизни: пьеса Шекспира не ставилась у нас с незапамятных времен. Между тем мировой сценой «Купец» всегда был востребован. Причина отставания явно не в невежестве наших театров, а в щекотливости главной коллизии. Богатый еврей Шейлок, ссужая деньги купцу Антонио, выставляет чудовищное условие: фунт живого мяса заемщика в случае просрочки, а потом еще и требует мясо через суд. Только женская хитрость да судебная казуистика позволяют избежать резни и посрамить еврея.

Понятно, что играть такое стеснялись: прослыть антисемитом никому неохота. С другой стороны, пьесу можно повернуть в пользу вредного богача: шекспировский еврей упрям и мстителен, но то и дело напоминает о своих унижениях, к тому же по ходу действия лишается любимой дочери и дома. Так что Шейлок — подарок для русской сцены, канон которой предписывает искать в злом доброго. Но с этой задачей мировой театр справился самостоятельно. Страдания Шейлока давно разглядели и много раз сыграли.

Впрочем, в этой пьесе Шекспира, как часто у него бывает, немало алогичных и произвольных поворотов. Но многие вопросы просто неправомерны. В частности, бессмысленно сегодня задаваться вопросом, был ли автор антисемитом или совсем даже наоборот. Конечно, в «Венецианском купце» главной служит онтологическая оппозиция «иудей—христиане», а не бытовая «еврей—нееврей». И Житинкин с Козаковым вроде бы решают держаться именно первой. Спектакль начинается с молитвы: покрыв голову таласом и не обращая внимания на копошащуюся рядом групповуху, козаковский Шейлок хмуро и сосредоточенно молится на не-понятном древнем языке.

Второй акт начнется таким же сольным выходом, но это будет уже не молитва, а упрек Всевышнему: продал Ты народ наш за бесценок. Именно эти строчки актер делает ключевыми в роли. У Шейлока-Козакова счет к небесам больше и важнее, чем расчеты с людьми. Даже измена и потеря дочери в спектакле оказываются проходными событиями. Но зато слово «закон», которое много раз повторяет еврей на суде, звучит не столько требованием соблюдения государственного закона, сколько стоической демонстрацией верности религиозному Закону. И призывы к милосердию Шейлок отвергает не из кровожадности, а потому, что не понимает этой христианской категории. Он чужой среди прочих героев и стать своим вовсе не стремится.

Будучи в Театре Моссовета человеком со стороны, чужим актером, Михаил Козаков играет Шейлока собранно и, как показалось, даже осторожно. Во всяком случае, не так своенравно, как позволяет иным актерам статус приглашенной звезды. Если бы режиссер был более последователен в своих сценических решениях, то любопытная линия религиозного противостояния могла бы стать в спектакле основной. Но Житинкин, поднаторевший в постановках разного рода сценических шоу, на самом деле никаким определенным идеям, кроме идеи зрелищности и увлекательности, не следует.

Смотреть «Купца» не скучно. Режиссер каждому из артистов придумал характерные детали, а вместе с художником Андреем Шаровым разодел героев в дорогие разноцветные кожаные и некожаные наряды. Чаще всего они просто вычурные, но иногда — «говорящие». Шейлок является на заседание суда в защитного цвета камуфляже, точно из военизированных поселений на западном берегу Иордана. А перед купцом-просителем предстает олигархом, по мобильному телефону справляющимся о делах на бирже. У купца Антонио в исполнении Александра Голобородько внешность бывшего партработника и нынешнего депутата, так что понятные аллюзии возникают сами собой. Но как возникают, так и рассеиваются — за такими решениями отдельных сцен не кроется никакого дополнительного смысла.

Мобильной связью в «Венецианском купце» вообще пользуются довольно активно. Сватовство к капризной девушке Порции представлено как шумная телеигра. Но это не значит, что театр всерьез превращает Шекспира в мыльную оперу из жизни новых русских или какую-нибудь пародию на эту жизнь. Все гораздо проще, ведь действие происходит в Венеции, у воды. На авансцене налит бассейн, по помосту разбросаны разновеликие мячи, в воздухе полощутся флажки и флаги. В Венеции должен быть праздник. И хотя в финале режиссер опять берет упущенную им серьезную ноту— дочь несчастного еврея выносит ритуальный семисвечник и одну за другой пальцами гасит свечки,— сомнений не должно остаться: не место Шейлокам с их неразрешимыми проблемами там, где все конкретно наслаждаются жизнью.

Роман Должанский
Коммерсант, 30 ноября 1999 года

Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост
Аватара пользователя
Hel
Site Admin
Сообщения: 3549
Зарегистрирован: Вс 15 май 2005, 10:07
Откуда: Киев, Украина
Контактная информация:

Непрочитанное сообщение Hel »

Венецианский банкир

Премьера в Театре им. Моссовета

Пьесу "Венецианский купец" московская сцена не видала давно. После нынешней премьеры это кажется странным: авторы новейшего шоу по мотивам Шекспира растолковали, насколько сегодня актуален классический сюжет про антисемитизм и выяснение отношений на почве невыплаченных долгов.

В соответствии с железными законами масскульта актуальность педалируется в спектакле изо всех постановочно-оформительских сил. Деловые венецианцы дефилируют по сцене в кожаных штанах и обсуждают свои проблемы посредством мобильной вязи, слуги наряжены как типичные бандиты-телохранители из "нового русского кино", денежные расчеты ведутся в долларовом эквиваленте, а Шейлок оказывается банкиром, коротающим вечера в офисном кресле, поставленном меж двух несгораемых сейфов.

Самое занятное в "Венецианском купце" - сценография, придуманная модным дизайнером Андреем Шаровым. На авансцене плещется мутная зеленоватая вода; поднятый над ней помост, где разыгрывается действие, расчерчен на шахматные клетки; по помосту катаются чудовищные футбольные мячи полутораметрового диаметра, сбоку громоздится обнесенный строительными лесами монструозный остов поясной скульптуры, в полости которого теснятся Шейлоковы сейфы, а сверху загорают какие-то невнятные девицы в бикини. Смысла во всех этих наворотах - чуть, но выглядит конструкция вполне эффектно.

Впрочем, любоваться плодами шаровского воображения можно минут пятнадцать, потом становится скучно. Ритм спектакля постоянно сбивается, действие буксует, распадаясь на череду эстрадных реприз, в которых то пародируется популярный видеоклип, то назойливо обыгрывается эстетика телешоу (для пущей убедительности на сцене топчутся два "телеоператора" с камерами). Логично, что король театрального кича Житинкин берет свое там, где видит свое, - т. е. главным образом в телевизоре. Однако премьерная постановка, по замыслу авторов, должна не только развлекать, но и взывать к нашей гражданской совести. И если за яркую комедийную упаковку отвечают Житинкин и Шаров, то весь груз моральных проблем шекспировской пьесы ложится на плечи Михаила Козакова, для которого роль венецианского купца - безусловный бенефис.

Превращением униженного и оскорбленного Шейлока из комического злодея в трагическую фигуру никого не удивишь - эту нехитрую процедуру освоили еще романтики. Но Житинкин и Козаков пошли дальше. Изменение социального статуса самым кардинальным образом отразилось как на внешнем облике Шейлока, так и на его манерах: солидный банкир может вести себя куда более решительно, чем жалкий старик процентщик. В трактовке Козакова ростовщик становится прежде всего суровым обличителем антисемитизма. Иные монологи украшены столь патетическими обертонами, что мнится, будто актер перепутал театр с Государственной думой, где угнездилось немало его идейных оппонентов.

К слову по части соединения пафоса с балаганом Житинкин вышеозначенным оппонентам не уступает. Особенно впечатляет финал. Судебная тяжба Шейлока проиграна, наступил праздник жизни, и три счастливые пары, посрамившие венецианского банкира, отправляются заниматься любовными утехами. Что же дальше? Гаснут софиты, и на сцену натурально, выносят зажженное семисвечие.

Вот вам сразу и метафора, и анекдот.

Олег Зинцов
Ведомости, 1 декабря 1999 года

Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост
Аватара пользователя
Hel
Site Admin
Сообщения: 3549
Зарегистрирован: Вс 15 май 2005, 10:07
Откуда: Киев, Украина
Контактная информация:

Непрочитанное сообщение Hel »

Новый русский Шейлок
от Андрея Житинкина


В театре им. Моссовета состоялась премьера "Венецианского купца"

ОТ РЕЖИССЕРА Андрея Житинкина трудно ожидать сложных концепций, неординарных решений и глубокого постижения сути драматического произведения. Даже если он берется за постановку "Милого друга" Мопассана или лет восемьдесят в России не ставившегося "Венецианского купца" Шекспира.

Житинкин - мастер дефиле и шоу. Он с легкостью необыкновенной обращает любого самого почтенного автора в популярное сценическое чтиво, которое взахлеб поглощает публика с мобильными и без. В его руках любой сюжет начинает пользоваться спросом, а на его спектаклях зрители никогда не скучают и всегда готовы рукоплескать и восхищаться. Житинкин, как никто другой, умеет сделать им красиво, а также пафосно и громко.

"Венецианский купец", увы, не исключение. Сцена, остроумно воспроизводящая Венецию (кругом всамделишная вода и огромные флаги иностранных держав), уставлена офисной мебелью и сейфами. Маячит знаменитый торс Давида.

С особой тщательностью воспроизведена грязь венецианских каналов - все бумаги, которые по тем или иным причинам рвутся на сцене, летят, как и положено в Венеции, в воду. Персонажи наряжены в суперкостюмы, не уступающие в оригинальности причудам самых прославленных кутюрье. Мобильные на сцене звонят чаще, чем в зале. Произносимый в трубки текст слышен нечетко. Дукаты то и дело переводятся в доллары. Снуют кинокамеры. Стучат клавиши ноутбуков. Дамы грациозно и невинно принимают ванну на авансцене, слушают плейер или в легком дезабилье крутят педали тренажеров.

Ни Михаил Козаков в роли Шейлока, ни псалмы Давида, столь темпераментно им читаемые как на русском, так и на иврите, ни трагическое столкновение евреев и христиан - ничто не способно отвлечь режиссера от столь любимого им жанра - блестяще костюмированного дефиле. Андрей Житинкин остался верен себе и своим поклонникам. Драматургов же он проводит, как ловкий повеса своих доверчивых любовниц. Даже Шекспир не заслужил иной участи. Его сложный и драматичнейший сюжет в результате всех новаторских режиссерских находок свелся к самому нехитрому изложению: пьеска про то, как богатый еврей в качестве неустойки потребовал фунт мяса христианина по имени Антонио и чуть было его не заполучил, но тут хитрый женский ум совместно с тонкостями юриспруденции пришли на помощь безнадежно влипшему христианину, и злой жид был крепко наказан.

Если б не Шекспир, заинтриговавший публику трудноразрешимой дилеммой: как же спасти христианина от верного ножа и одновременно соблюсти установленный в республике закон, второе действие было бы таким же бестолковым, как и первое.

Но тут режиссер почуял остренькое, и реплики зазвучали яснее. Вопросы обхода законов всегда любопытны. По моссоветовской сцене забродили призраки разных легкоузнаваемых политиков, публика воодушевилась, актеры блеснули навыками владения искусством пародии. Сцена суда явно удалась. Переодетые в судейские мантии влюбленные дамы, дож Венеции, бессильный перед силой закона. Рыжий Козаков в израильской военной форме был неумолим и великолепен.

Конечно, в этой роли еще есть много чего, кроме воинствующего упрямства, но режиссер лишил прославленного артиста, много лет мечтавшего о роли Шейлока, всех возможных перспектив. Ему, как, впрочем, и ни о чем не подозревающей публике, пришлось довольствоваться малым. Шекспиром, адаптированным для младших школьников. Может быть, поэтому актер Михаил Козаков не добавляет спектаклю ничего, кроме своего звездного имени и псалмов Давида на иврите.

Майя Одина
Сегодня, 6 декабря 1999 года

Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост
Аватара пользователя
Hel
Site Admin
Сообщения: 3549
Зарегистрирован: Вс 15 май 2005, 10:07
Откуда: Киев, Украина
Контактная информация:

Непрочитанное сообщение Hel »

Еврейский вопрос Михаила Козакова

Как минувший театральный сезон в Москве прошел под знаком «Гамлета», так текущий можно считать посвященным «Венецианскому купцу». Постановки, дублирующие друг друга, — явление в столице редкое, и если уж ухватились за одну и ту же пьесу два известных режиссера, значит, так обстоят дела на земле и таким образом расположились звезды на небе, что обойти ее стороной было решительно невозможно. «Купец» № 1 только что выпущен Житинкиным. Номер два обещает грядущей весной состояться в, мягко говоря, проблематичном театре Et Cetera, чьи небогатые актерские ресурсы должны быть поддержаны режиссурой Роберта Стуруа, неизменным солированием худрука Александра Калягина (разумеется, в качестве Шейлока) и приглашением Александра Филиппенко на роль Антонио.

Что касается достоинств самой драматургии, то «Венецианский купец» в этом смысле трудный случай. На Шекспира тоже бывает проруха. Прогрессивное ренессансное мировоззрение, как ни странно, кое в чем отстает от нашей современной, далеко не возрожденческой жизни. И все-таки что значит гений: пьеса явно устарела, однако при желании из нее можно выкрутить суперактуальное зрелище; имея в виду первый сюжетный пласт, Шекспир сохранил будущим постановщикам (скорее всего, непреднамеренно) свободу копать внутрь - до всех последующих, глубинных пластов; в «Венецианском купце» нет знаменитых «шекспировских» страстей, но ведь в принципе-то у Шекспира они имеются и именно ему принадлежат по авторскому праву, так что можно извлекать их откуда угодно, и куда угодно перемещать, и генерировать на ровном месте без зазрения совести.

«Купец» не «Гамлет». Работа над ним — это, по всей вероятности, девяносто восемь процентов чернового труда и максимум два - чистого творческого удовольствия. Расплывчатый, вялый сюжет. Житейские вещи, не доступные сегодняшнему пониманию. Например, отношения Антонио и Бассанио — подозрительная и двусмысленная, по нынешним меркам, привязанность взрослого мужчины к юному мальчику. Попробуй объясни сценическими средствами, что, мол, во времена Возрождения существовал культ дружбы, и она даже якобы котировалась выше любви... «Ну да, ну да», - недоверчиво протянет зритель и останется при своем. То есть при упорных мыслях о голубизне и бисексуальности. Нельзя сказать, чтобы у Житинкина этот момент отсутствовал. Во всяком случае, его Бассанио (Андрей Ильин) не иначе как на коленях извиняется перед Антонио (Александр Голобородько) за свою острую потребность жениться на богатой наследнице...

И, наконец, главный камень преткновения — плотность слова "жид" на страницу текста. Немудрено, что «Венецианский купец» не шел на российской сцене с 1918 года. Режиссер, рискнувший взяться за эту пьесу, оказывается между двух огней: и евреям неприятно, и антисемитам противно. Пока шли репетиции и премьера брезжила в нереальном свете, расхрабрившийся Житинкин обещал выслать пригласительные билеты Баркашову и Макашову. После первого показа на публике, когда из зала раздалась оскорбительная реплика, выбившая из колеи Михаила Козакова — Шейлока, Житинкина потряхивала нервная дрожь, и он молил всех богов, чтобы официальная премьера обошлась без скандала. Что касается свастики, обнаруженной на афишной витрине, то здесь особого морального ущерба никто не понес, и техперсонал театра осуществил удаление графити при помощи чисто гигиенической процедуры.

Премьера вопреки опасениям режиссера чрезвычайными ситуациями омрачена не была, - видимо, количество сумасшедших в Москве ограничено. Хотя повод для нездорового возбуждения «Венецианский купец» Житинкина, безусловно, предоставляет. Уже выбор исполнителя на роль Шейлока говорит об очевидном «подсуживании» еврею-ростовщику в ущерб «положительным» героям самой конъюнктурной шекспировской пьесы.

Точнее, не Житинкин выбрал Козакова, а сам Козаков избрал и героя, и пьесу, и режиссера, и театр. О своем желании сыграть Шейлока МихМих еще из Израиля писал Марку Захарову. И Захаров, также упражняясь в эпистолярном жанре, вежливо ответствовал, что постановку «Венецианского купца» считает для себя нецелесообразной. Прошло несколько лет, Козаков вернулся в Москву; потом еще несколько лет, и Андрей Житинкин позвал его в совсем другой спектакль, а МихМих выложил карты на стол и твердо сказал: «Хочу Шейлока». Житинкин как человек молодой и разумный спорить не стал.

Этот «Венецианский купец» держится на Козакове. На его силе, стати, страсти, на знании о народе, к которому сам принадлежит, всего — и хорошего, и дурного. В мире сотовых телефонов (злоупотребление ими утомляет — прием оправдан раза три, а используется раз двадцать), офисной мебели, микрофонов и телекамер; в мире кожаных штанов и кедов на огромной платформе, игры «Угадай ларец» с Порцией (Евгения Крюкова) в роли приза, шоуменов и воображаемых речных такси, которые «проносятся» по реальной водной глади, обдавая пешеходов настоящими брызгами, в мире, где молодежь, развлекаясь, запускает в молящегося иудея пивной банкой, — в этом мире ветхозаветный Шейлок возвышается, словно скала среди морской пены.

На макушке у Козакова кипа, на лице — рыжая щетина. Далее следуют вполне интернациональные и светские облачения: элегантный костюм, домашние лохмотья, милитаристская форма с высокими шнурованными ботинками... Шейлок тоже не отрывается от мобильника (две девочки тинэйджерского возраста обсуждали в антракте: неужели во времена Шекспира действительно были сотовые телефоны? Существование обычной телефонной связи у них сомнений не вызывало), звонит на биржу (Козаков не поленился пересчитать шекспировские три тысячи дукатов по сегодняшнему курсу, получился почти миллион долларов), хранит деньги в металлических сейфах, охраняемых откровенно криминальными типами (Ланчелот — Алексей Макаров), и, однако, он вне времени, он принадлежит вечности. Вечности же принадлежат его обида, боль и гнев. Козаков недаром на русском, понятном залу языке читает псалом Давида. Вопль народа к своему Господу, смиренная и горькая укоризна за слишком несчастливую судьбу Шейлок, потребовавший за неуплату долга фунт мяса должника, конечно, смирением не отличается, но ведь он и не пророк, а всего лишь человек...

При этом Козаков, отчасти противореча Шекспиру, играет трагедию не человека - целого народа, которому, кстати, другие жизненные пути, кроме торговли и ростовщичества, в Европе были заказаны. Он играет то состояние духа, когда мирное разрешение конфликта уже невозможно. Он играет пружину, сжатую до упора и теперь со страшной силой летящую в лицо обидчику Он выходит за пределы вечного «еврейского вопроса» и демонстрирует, какими непоправимыми последствиями обязательно чревато долгое унижение отдельно взятого человека или отдельно взятого народа.

Шейлок жаждет лишить Антонио жизни, и это страшно. А Антонио требует от суда, чтобы поверженного и посрамленного Шейлока немедленно обратили в христианство, и зал начинает хохотать, словно услышав вопиющую, неприличную глупость. Мы можем гордиться этим смехом. Оказывается, по уровню терпимости и широте взглядов среднестатистический москвич уже обогнал Шекспира...

Шейлок не выдерживает последнего удара. Он падает замертво. На этом настаивал Козаков. Смерть — благодеяние, оказанное герою не автором пьесы, но создателями спектакля. Шейлок вел достойную игру, и проиграл, и не просил пощады. Столкнулись две жизненные философии, два искренне заблуждающихся человека, но один из них жив и богат, а другого больше нет, и потому в финале на авансцене замерли пригорюнившийся Антонио и сбежавшая любимая рыжекудрая дочка Шейлока Джессика (Наталья Громушкина) с зажженным семисвечником в руке. Здесь нет правых. Здесь все виноваты. Но возможность покаяться остается только у живых.

Елена Ямпольская
Новые известия, 7 декабря 1999 года

Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост
Аватара пользователя
Hel
Site Admin
Сообщения: 3549
Зарегистрирован: Вс 15 май 2005, 10:07
Откуда: Киев, Украина
Контактная информация:

Непрочитанное сообщение Hel »

Шейлок против карнавала

"Венецианский купец" в Театре имени Моссовета

МИХАИЛ КОЗАКОВ играет роль Шейлока хорошо, словно восставая над беспорядком - как на сцене, так и внутри пьесы.

Спектакль Театра имени Моссовета про то, как христиане уморили честного еврея. Только в финале спектакля будет попытка примирить верования - на темную сцену вынесут зажженные менору и простую свечку (такую попытку прежде предпринял Марк Захаров в "Поминальной молитве"). Шейлока больше нет на свете. Это панихида.

Еще в прологе он будет брезгливо посматривать на тех, кто бросает в море пивные банки. Шейлока окружает и удушает карнавал. Здесь не держат клятв. Здесь судьи - переодетые в мужчин женщины, и кажется, что любая священная вещь может стать частью обмана. Шейлок ненавидит мир-театр.

Шейлок, с ярко-рыжими волосами и щетиной, придет на дебаркадер и будет усердно, вдумчиво, страстно и клятвенно молиться на иврите перед утренним морем. Чуть позже на это же место придет несчастный, потерявший все свои корабли Антонио, его молитва будет суетлива и жалостлива - вечерняя молитва христианина, который вспоминает о своем Боге только в час беды.

Козаков играет настоящего героя - Давида, Моисея, Иосифа, ребе - лидера, за которым восстанет народ. И когда от такого Шейлока уйдет Джессика (Наталья Громушкина), родная дочь, самый близкий человек, все будет валиться из рук - он неосторожно ломает рамочку с ее портретом, вываливает ее крохотные башмачки в воду, грустит и злится.

Во втором акте Шейлок предстанет перед нами в высоких военных ботинках, амуниции цвета хаки и черных очках, полузакрывающих небритое неподвижное лицо, по сути, чеченским боевиком. Андрей Житинкин и здесь не дает повода к двусмысленности: Шейлок, вступающийся за достоинство своей униженной нации и справедливость закона, требуя исполнить договор с Антонио (в счет неустойки вырезать из должника фунт мяса), - это тот самый кавказский террорист, который в порыве справедливой мести прибегает к последней жестокости по отношению к своим врагам.

Персонаж Михаила Козакова - идеалист. Фактическая его смерть на пороге суда (христиане доказали, что, следуя букве закона, как того требовал Шейлок, не вырежешь кусок мяса, не пролив не оговоренной в договоре крови) есть смерть человека, не перенесшего несовершенства мира.

Красиво, конечно, когда на сцене разлита вода и блики от слабо колеблющихся волн отражаются золотом. Когда есть деревянные мостки и не вполне достоверно изготовленные шесты, к которым венецианские гондольеры привязывают свои лодочки. В правом углу сцены мы замечаем нечто совершенно безобразное (сценограф - Андрей Шаров): то ли громадная баба-истукан, то ли скала цвета застывшей извести, то ли античная статуя (которыми независимая Венеция не славилась) без рук, ног и головы, но с мужским торсом и тремя пупами. Статуя ограждена строительными "лесами". Конструкция оказывается предельно факультативной - на "лесах" редко появляются актеры, которые используют их как простой гимнастический снаряд для пробежек.

Режиссер спектакля Андрей Житинкин невиртуозно перенес действие пьесы в наше время. Подмены очевидны и неостроумны - если есть купцы, то в их руках пищат сотовые телефоны; если называется сумма в дукатах, то здесь же - ее эквивалент в долларах; если купцы "ловят машину", то мимо них с невенецианской скоростью будут носиться моторные лодки, хотя владельцам сотовых сподручнее иметь собственные гондолы. Сказочный мотив избрания жениха через выбор трех шкатулочек вызывает у создателей лишь самую банальную ассоциацию - броское телешоу, которое ведет суперзвезда-невеста Порция (Евгения Крюкова), а ее служанка Нерисса (Татьяна Родионова) расплачивается долларами с услужливыми телеоператорами и руководит машинерией. Когда на сцену на каталке вывозят одного из претендентов на руку и сердце - принца Арагонского, мы узнаем, что в Москве появился еще один режиссер, который ненавидит Сальвадора Дали, а также то, что Житинкин умудрился испортить талантливого актера Анатолия Адоскина. Тот играет глухого, глупого старика с обликом Дали лишь потому, видимо, что это первое, что при слове Арагон пришло режиссеру в голову.

За актеров будет стыдно и неловко еще в одном месте - Житинкин делает беспомощным даже Александра Ленькова (Гоббо), сцены издевательства над которым со стороны его сына - самое эстетически невыносимое место в спектакле. Чего стоит шутка, когда Гоббо гладит сына по члену, приговаривая: "Как ты вырос, сынок!"

Свое место будет уделено и эротике - на сцену вынесут огромную ванну с обнаженной Порцией. Она будет купаться, намыливать ножки и говорить своим надоедливым женишкам современное "fuck yourselves", а затем, когда вылезет, в ванну заберется ее преданная служанка. Демонстрация ее привлекательных форм не заставит нас преодолеть брезгливость - не каждый сможет влезть в грязную пенную воду из-под чужого тела.

Набор нелепостей спектакля пополнился еще невесть с какой целью взявшимися сталинско-грузинскими интонациями у Шейлока, а затем и у дожа Венеции (Борис Иванов), который отчего-то выглядит как понтифик Иоанн Павел II.

На сцене располагаются футбольные мячики различной формы, единственная функция которых - оказаться рано или поздно в воде. Таким спортивным манером Житинкин пытается не дать зрителю заскучать, не доверяя ни Шекспиру, ни себе, ни актерам. В этой ситуации жальче всего директора театра, вынужденного расплачиваться за ненужные и неоправданные предметы. Приметы современного мира лишь забавляют часть публики моментом узнавания. В зале были слышны звонки небутафорских мобильных - зрители, признав "своих" на сцене, решили на этот раз не отключать звука.

Павел Руднев
Независимая газета, 10 декабря 1999 года

Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост
Аватара пользователя
Hel
Site Admin
Сообщения: 3549
Зарегистрирован: Вс 15 май 2005, 10:07
Откуда: Киев, Украина
Контактная информация:

Непрочитанное сообщение Hel »

Преображение Шейлока

"Венецианский купец" в Театре Моссовета.

Пьесу Шекспира "Венецианский купец" у нас практически никогда не ставили - по многим причинам, в том числе и потому, что слово "жид" звучит в ней так же часто, как "господин". Богатый еврей Шейлок, которому это обращение предназначено, - самое ничтожное и презираемое в пьесе существо, и его полное посрамление венчает действие. Шейлока и играли всегда занудным скрягой, даже у Лоренса Оливье он был похож на бухгалтера. И вот режиссер Андрей Житинкин, который любит эпатировать зрителей, в корне изменил ситуацию.

Само приглашение на главную роль Михаила Козакова - бывшего главного любовника и романтического злодея советской эпохи, семь лет прожившего в Израиле, - стало знаковым. Артист появляется на сцене удивительно молодым, в рыжем паричке с кипой на голове, в национальном одеянии и на иврите со страстью читает молитву. Далее столь серьезный религиозный пролог сменяется абсолютно легкомысленным и пародийным действом в духе агрессивной и всеядной режиссуры Житинкина, когда все персонажи не выпускают из рук сотовые телефоны, в воду, на которой стоят подмостки (Венеция все-таки), летят шары и прочие предметы, окатывая брызгами зрителей первых рядов, а состязание претендентов на руку прекрасной Порции выстроено в жанре телевизионного шоу. Зрители, получившие вместо длиннющей пьесы этакий Фоли Бержер, откровенно довольны, а актеры - те просто отрываются на полную катушку, иначе не скажешь. Все происходящее украшают костюмы Андрея Шарова, фантазия которого и любовь к ярким краскам восхитительны, а отсутствие комплексов под стать раскованности постановщика. Кружева, кожа, трико с лайкрой, эротические танцы и орущие микрофоны - словом, настоящий Шекспир периода заката империи.

И вся эта вакханалия мгновенно прекращается, когда на сцене появляется Козаков - Шейлок. Умный коммерсант, который никогда не поймет, как можно делать огромный заем, если все твое состояние - корабли на море, и неизвестно, приплывут они обратно или нет. Убитый горем отец, дочь которого убежала к любовнику, прихватив с собой все драгоценности покойной матери. Разъяренный иудей, готовый на все, чтобы отомстить за поруганную честь своего народа. Сила и глубина его горя, когда он разрывает портрет дочери или пытается отстоять свою правду на суде, под стать силе и глубине горя короля Лира. И абсолютно неважно, что одет он при этом в израильскую военную форму, а в руках держит тот же сотовый, пересыпая свой разговор гортанными фразами на иврите. Козаков не просто хорошо играет эту роль - в ней он сказал о всех розах и терниях своего пребывания на земле обетованной гораздо откровеннее, чем в сотнях интервью.

Суд, конечно, засудил бедного еврея. Предавшая отца Джессика вместе со всем его состоянием достается Лоренцо, богатая Порция - бедному Бассанио, а ее прислужница - его другу. Шекспировская пьеса заканчивается торжеством трех пар, но в спектакле Театра имени Моссовета режиссер придумал ей другой финал, за который зрители, не являющиеся поклонниками классики в стиле диско, готовы ему многое простить. Звучит еврейская народная песня, и на сцену медленно, опустив голову и держа в руках семисвечник, выходит Джессика. Обжигая пальцы, она гасит свечи. Наступает темнота и тишина.

Есть своя закономерность в том, что этот шумный, пестрый, на грани сомнительного вкуса спектакль постановщик завершает столь старомодно и сентиментально. Сострадание и любовь к ближнему, слезы на глазах - это главная театральная эмоция уходящего века, и вряд ли ее что-нибудь заменит в новом времени. Как мощная и талантливая игра большого актера всегда была и будет главным магнитом сцены.

Нина Агишева
Московские новости. Номер 49 (1017), 21 - 27 декабря 1999

Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост
Аватара пользователя
Hel
Site Admin
Сообщения: 3549
Зарегистрирован: Вс 15 май 2005, 10:07
Откуда: Киев, Украина
Контактная информация:

Непрочитанное сообщение Hel »

Такого Шейлока могли бы звать Шамилем

Михаил Козаков сыграл Шейлока в шекспировском "Венецианском купце"

Премьера спектакля в постановке Андрея Житинкина состоялась на сцене Театра им. Моссовета. Одна из самых сложных и загадочных пьес Шекспира к концу тысячелетия вновь понадобилась мировому театру. "Купца" заиграли в разных уголках Европы. Последняя, вспыхнув под занавес столетия новыми кострами межэтнических конфликтов, схватилась за Вильяма нашего Шекспира, ибо у нее, высокоцивилизованной, все же хватило совести осознать: цивилизация по-прежнему уживается с варварством. А уж в нашей "Азеопе" ставить "Венецианского купца" - все равно, что в доме повешенного говорить о веревке. В не столь давнюю эпоху этой "веревкой" служила тема иудея-изгоя, пьесу застенчиво не рекомендовали к постановке. Но теперь-то, когда можно не только сыграть спектакль с центральным персонажем-евреем, но и просмотреть через его судьбу общечеловеческую коллизию, появился шанс "повзрослеть". Спросить самих себя, что пожинаем, выискивая в толпе "лица"? Чего добиваемся, прикрывая в который уже исторический раз высокими религиозными и государственными интересами вполне прозаические цели?

"Когда вы нас колете, разве из нас тоже не идет кровь? Когда вы нас отравляете, разве мы не умираем?" Это еврей Шейлок вопрошает итальянца Бассанио. Михаил Козаков при этом менее всего озабочен по отношению к своему герою адвокатской миссией. Скорее, режиссер спешит, где надо и где не надо, подставить под него защитные подпорки. Жители Венеции, окружающие ростовщика, монотонно-темпераментно мельтешат в "дизайне" художника Андрея Шарова. Право, живую водичку, мостки и пару свисающих с колосников штандартов с очень большим усилием можно назвать декорацией. В сцене суда между Шейлоком и Антонио венецианцы такими "петушками" наскакивают на злодея, так радостно его клюют, что последнему остается, вопреки первоисточнику, лишь упасть замертво. Для усиления "защиты" дописан душещипательный финал - предавшая Шейлока дочь выносит из темноты минору с семью зажженными свечами.

Но, кажется, все эти усилия Шейлоку - Козакову без надобности. Он властно, с железной прямотой ведет свою тему. Его Шейлок шокирующе современен, и не оттого вовсе, что пользуется мобильным телефоном, а на суд является в модной ныне военной форме. Этот Шейлок - абсолютный продукт второй половины ХХ века. Его одинокое пребывание во враждебной и чуждой Венеции весьма условно. Перед нами человек, в котором многовековая генетическая память об унижениях сдобрена горьким и злым чувством реванша. Его внутренняя сила, замешенная, конечно, на страданиях, сублимировалась в холодную и отчаянную... нет, уже не оборону, а наступательность. Крепкий, подтянутый, моложавый, этот Шейлок начисто лишен анекдотических национальных примет.

Пару раз он их подарит, но в качестве откровенно издевательского лицедейства. Козаков сам видел то, что теперь сыграл. Он знает в лицо этих, словно из стали отлитых мужиков, однажды сменивших осанку раба на позицию боевой готовности. Таких, как его Шейлок, сложно полюбить, но нельзя не уважать. В свой, не столь давно приобретенный новый опыт артист добавляет старую закваску. Здесь не только талант и мастерство, но привычка личностно присутствовать в роли, существовать в ней исповедально. Его игру в "Венецианском купце" расцениваешь как поступок, вызревший из глубоких и неравнодушных размышлений о нынешней жизни. Шейлок Козакова откровенно прямолинеен, очерчен, как сказано у поэта, одной "любимой мыслью", которая на поверку оказывается куда глубже сюжета о мести затравленного иудея. Его герой, при всех подчеркнутых национально-религиозных атрибутах, может быть и чеченцем, и косоваром... Взаимоотношения "добра" и "кулаков", целей и средств, своих и чужих, посевов и всходов - трагическая цепь причинно-следственных связей, в которых опять запуталось человечество. И опять уверенно насаждает всякого рода ценности, попирая главную: неповторимую и единственную жизнь человека.

Наталия Каминская
Культура №45, 9 - 15 декабря 1999 г.

Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост
Аватара пользователя
Hel
Site Admin
Сообщения: 3549
Зарегистрирован: Вс 15 май 2005, 10:07
Откуда: Киев, Украина
Контактная информация:

Непрочитанное сообщение Hel »

Страшись моих клыков

«Шоковая» роль Михаила Козакова

Михаил Козаков двадцать лет мечтал о «Венецианском купце», о Шейлоке, чье имя не менее нарицательное, чем Гарпагон и Гобсек. Мечтал, одновременно страшась, — вероятно, не потому, что эта странная драма не шла в России восемь десятков лет, а в Европе и США, напротив, игралась Лоренсом Оливье и Дастином Хофманом. Успех которых (а случалось, и неуспех) тоже могли по-своему и по-разному остеречь.

Драма?.. Скорее — комедия, притом не характеров, но положений, с переодеваниями и неузнаванием, к тому ж — едва ли не худшая из комедий Шекспира. Явная скороспелка, плод заботы присяжного драматурга о непрерывности репертуара, но... Но в незамысловатую интригу вмешивается шекспировский гений, и словно попутно рождается одна из самых мощных фигур трагедии.

Пусть не покажется нонсенсом то, что, на мой взгляд, в той же мере, в какой Козаков реализовал мощность этой фигуры, Андрей Житинкин, поставив спектакль в Театре имени Моссовета, использовал выгоду... Да, да, откровенной вторичности (сравнительно, скажем, с «Двенадцатой ночью») комедийной структуры «Купца». Мало того, что уж тут прямо-таки подразумевались импровизационность и осовременивание; сама репутация «шокового» режиссера себя весьма и весьма оправдала. Разве не «шоковый» драматург сам Шекспир, придумавший то, от чего кровь леденеет у нормального зрителя и ликующе-мстительно взыгрывает у антисемита: желание иудея получить в качестве неустойки фунт христианской человечины? Разве Шекспир не бывал исключительно неразборчив как в вольных заимствованиях, так и в средствах, мешая высокую трагедию с площадным похабством, с кичем, с тогдашней попсовостью?..

Сценическую конструкцию (художник — Андрей Шаров) венчает транспарант со словом «Венеция», начертанным на латинице, но перекинутым вверх ногами и вдобавок повернутым к зрителю изнаночной стороной. Да! Шекспировская Венеция, как какая-нибудь Иллирия в той же «Двенадцатой ночи», — это венецийские быт и обычай аккурат вверх тормашками, дыбом. Оттого курьезно-естественны и костюмы, где воротник «мельничный жернов» сопряжен с кроссовками. Оттого не то что возможным, но почти неизбежным кажется то, что «турандотистый» ритуал угадывания счастливого жребия превращен в телешоу на манер игр, в коих прославились и осточертели Якубович и Пельш. Правда, сюда бы кого-нибудь вроде Аллы Сигаловой, дабы дискотечный уровень танцев и прочих ужимок обрел саркастическую, однако же — грацию. Увы.

Зато, без сомнения, хороша пара шутов (молодой Алексей Макаров и ветеран этого дела Александр Леньков); зато явил изящный комизм в бесплотно-лирической роли Андрей Ильин; зато «концертно», как прежде говаривали, сыграл своего уморительного дурака Анатолий Адоскин.

И вот — Шейлок.

«...Скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен». Это — о нем — Пушкин, противопоставивший объемность героев Шекспира мольеровским, относительно плоскостным, и это, конечно, сыграно Козаковым. Но как? Чадолюбие — до яростного безумия, когда дочь Шейлока, его (подчеркнем!) плоть и кровь, вырывают, крадут. Остроумие — до испепеляющего сарказма. Мстительность... Тут разговор особый.

«Ненависть порождает ненависть», — успели сказать телеведущие, рекламируя спектакль-сенсацию (а что он ею стал и долго пребудет, всеочевидно). Разумеется. Но не слишком ли просто?

Даже не читавшие «Венецианского купца» что-то такое слыхали о пресловутом «фунте мяса», здесь воспринимаемом как возмездие-возмещение за дочь: кровью за кровь, плотью за плоть. Да и чтобы знать о существовании знаменитого монолога («...Разве у жида нет глаз? ...Если нас уколоть — разве у нас не идет кровь?..), необязательно помнить всю пьесу. Монолог — на слуху. И он-то вовсе не стал ударным местом роли; не этой банальности (небанальной ныне лишь для редкостных негодяев) отдана страсть Козакова. Тогда — чему же?

Рискну показаться до пошлости поглощенным злобой нашего с вами дня. Сам этот чертов «фунт» — аналогия ли нынешнего «заказа» в отместку неисправному должнику? («Счетчик щелкает» — и т. п.) То есть тут словно бы «рынок» — конечно, наш, дикий и извращенный, где платят не только валютой, но кровью. В этом ужасном смысле и Шейлок — «рыночник» по-бандитски, вернее, был бы им и остался, если бы самая страшная из страстей, ненависть, не поднимала его над бытом. Нашим ли, елизаветинским — все одно.

Кстати, надо уважительно оценить работу Александра Голобородько — не потому лишь, что, играя заглавную, но никакую роль олицетворения добродетели, он профессионально вывернулся из безнадежного положения. Его «венецианский купец» Антонио, кому Шейлок мстит за презрение к еврейскому роду («Ты звал меня собакой без причины. Собака я! Страшись моих клыков!»), вышел печально значительным, немелким. Значит, то, что ныне зовем шовинизмом, вкоренилось на такой неощутимо-недосягаемой глубине, которая не проступает наружу. Не деформирует душу внешне и явственно — тем, то есть, опасней. И вот — «без причины»? Так получай же причину. Получай ненависть, уже, так сказать, окончательно чистую, как искусство, бесцельную, как оно же (вспоминается вдруг: «Цель поэзии — поэзия...»).

Ненависть не просто воспроизводит себя самое; став недетерминированной, она изощряется и совершенствуется, обретая воплощение мощное и, сверх того, завораживающее. Каков козаковский Шейлок.

Кажется, давно Козаков не был так по-мужски обольстителен, как в роли этого рыжего еврея. Дело, понятно, не в белоснежном костюме-тройке, столь ему «личащем», не в солдатском хаки (еще больше того), но, впрочем, в самой возможности выглядеть именно так. Тут само «жидовство» — символ и знак, понимаемый по-цветаевски, как синоним отдельности и изгойства; недаром Козаков может вдруг картаво изобразить еврейчика из анекдота, отнюдь не входя в роль, а минутно, контрастно ей изменяя. Его Шейлок — могучая выжженная душа, чье адское пламя не может не опалять, даже и угасая.

Такой Шейлок, не побежденный законом (чье бессилие сильно изобразил в роли Дожа Борис Иванов), но переигранный демагогией, не может стать сдавшимся, как у Шекспира. Он — умирает, его уволакивают, как расстрелянного солдата, после чего, как ни в чем не бывало, идет беспечальный финал, возвращая нас в мир комедии, молодежной тусовки, попсы. Возвращая — но не вернув. Не только беглая дочь явится с семисвечником как след — все еще — присутствия своего ужасного и обворожительного отца, но и Антонио, его враг, едва не ставший его жертвой, отчего-то пребудет в тяжелой задумчивости. Оттого ль, что мгновенно забыт троицей молодых друзей, удалившихся утешаться усладами плоти? Или (странная мысль!) оттого, что «мир опустел»?

Закавыченное — снова из Пушкина, скорбящего об уходе Байрона и Наполеона (этот последний, к слову сказать, тоже не ангел). Неужели и здесь потерю несет не меньше, чем целый мир?..

Станислав Рассадин
«ВЕК» № 49, 17—23 декабря, 1999 год

Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост
Аватара пользователя
Нюша
Сообщения: 6038
Зарегистрирован: Пт 06 янв 2006, 15:59
Откуда: г. Севастополь
Контактная информация:

Непрочитанное сообщение Нюша »

Hel, спасибо! Теперь буду знать, кто участвовал в этой постановке - целое созвездие - Казаков, Ильин, Крюкова, Леньков, Макаров...
"Во всём мне хочется дойти до самой сути:
В работе, в поисках пути, в сердечной смуте..."
Б.Пастернак

Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост
Аватара пользователя
Hel
Site Admin
Сообщения: 3549
Зарегистрирован: Вс 15 май 2005, 10:07
Откуда: Киев, Украина
Контактная информация:

Непрочитанное сообщение Hel »

Нюша писал(а): Теперь буду знать, кто участвовал в этой постановке - целое созвездие - Казаков, Ильин, Крюкова, Леньков, Макаров...
А Страхова забыла? :wink: :lol:

Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост
Аватара пользователя
Нюша
Сообщения: 6038
Зарегистрирован: Пт 06 янв 2006, 15:59
Откуда: г. Севастополь
Контактная информация:

Непрочитанное сообщение Нюша »

Hel писал(а): А Страхова забыла? :wink: :lol:
Hel, как ты могла такое подумать! В том-то и дело, что я не знала кто ещё кроме него в этом спектакле играл!
"Во всём мне хочется дойти до самой сути:
В работе, в поисках пути, в сердечной смуте..."
Б.Пастернак

Ссылка:
BBcode:
HTML:
Скрыть ссылки на пост
Показать ссылки на пост
Ответить

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 53 гостя