УРСУЛЯК Сергей Владимирович, режиссер

[Pastello]

Сноб-шоу
Наши деды — оккупанты? У нас в студии: Сергей Урсуляк
Почему мы категорически не принимаем историю такой, какая она есть? Не считаем, что сталинизм равен нацизму, что СССР в 39-м году не освобождал, а оккупировал территории и что репрессированных было больше, чем погибших на войне. Победителей не судят?

http://www.snob.ru/selected/entry/8627 - видео и дискуссия

[Rinata]

Режиссер Сергей Урсуляк: «Моя мерка успеха – Аркадий Райкин»

Кинорежиссер Сергей Урсуляк за последнее время стал одним из самых успешных отечественных «сериальщиков». Прошедший недавно по российскому ТВ фильм «Исаев», судя по рейтингам, оказался для страны важным телесобытием. Не менее удачной была предыдущая работа Урсуляка – «Ликвидация», в прошлом году получившая сразу две «ТЭФИ» – за лучший телесериал и лучшую мужскую роль (Владимир Машков). В интервью «Новым Известиям» Сергей УРСУЛЯК объяснил, почему он изначально был против участия Машкова в «Ликвидации», и назвал причины, по которым смотрит свои работы по телевизору с большой неохотой.

– Сергей Владимирович, сейчас уже мало кто помнит, что ваша первая профессия – актер. В конце 1980-х я видел вас в спектакле театра «Сатирикон» «Лица». Почему вы выбрали именно этот театр?
– Окончив театральное училище, я поехал в Ленинград, к Аркадию Исааковичу Райкину по рекомендации его дочери Екатерины Аркадиевны. Думал, что я еду ненадолго, а оказалось на двенадцать лет. Я играл с Аркадием Райкиным в спектаклях «Его величество театр» и «Древо жизни», потом вместе с театром переехал в Москву и начал работать в «Сатириконе».

– Трудно было играть с Аркадием Райкиным?
– Я был молодым артистом, и мне очень нравилось работать с Аркадием Исааковичем. Работа у него раз и навсегда заставила меня понять, что такое настоящий успех и любовь зрителей. Поэтому когда я сейчас слышу о чьих-нибудь успехах или оцениваю свои собственные, я всегда меряю их той меркой, и все сразу становится на свои места.

– Что заставило вас поменять актерскую профессию на режиссерскую?
– Мне было очень скучно подчиняться чужой воле, снова и снова произносить один и тот же текст. И главное – меня всегда интересовало кино, хотя сниматься никто не приглашал. Я писал какие-то сценарии, пытался что-то ставить в театральном училище. И дважды пытался поступить на режиссерский факультет ВГИКа к Марлену Хуциеву и Сергею Соловьеву, и оба раза неудачно. Потом я пришел на Высшие режиссерские курсы, и Владимир Яковлевич Мотыль взял меня в свою мастерскую.

– Вам нравится смотреть свои фильмы?
– Я всегда с огромным трудом смотрю свои работы. Потому что каждую секунду вижу, где и что не получилось, даже если все считают картину успешной. И вообще никогда не смотрю свое кино специально, но если какой-нибудь фильм показывают по телевизору, я иногда сажусь его смотреть и вдруг замечаю, что вышел из комнаты. Начинаю думать, почему это случилось и понимаю: сейчас будет кусок, который не получился, и мне стыдно на него смотреть.

– А вообще телевизор смотрите часто?
– Знаете, еще несколько лет назад телевизор было лучше не включать. В тот момент снять фильм мог любой человек. Денег было немереное количество, телевизионный эфир приходилось заполнять какой-то продукцией, вот они и заполняли продукцией – другого слова не подберешь. Она была несвежей, порченной, но телезрители были вынуждены ее потреблять. Кстати, какой бы ни была советская власть, при ней существовал отбор кадров. Тщательно отбирали и тех, кто снимает кино, и тех, кто занимает ответственные посты в Гостелерадио.

– Что, по-вашему, сейчас мешает развитию российского кино?
– Сегодня в кинопроизводстве непомерно большую роль играют деньги и продюсеры. Порой это люди, не имеющие никакого отношения к кинематографу. Например, они устанавливают такие сроки кинопроизводства, при которых можно выпустить только некачественную работу.

– В советское время сроки тоже были...
– Я сейчас говорю не об идеальной ситуации, когда у режиссера есть возможность работать столько, сколько ему нужно. Сроки устанавливают и для голливудских режиссеров. Но я часто слышу от своих коллег, что они снимают 8–9 минут фильма за день. Соглашаясь на такие условия, режиссеры обрекают себя на то, что материал будет снят некачественно. По сути дела, нельзя снимать хорошо больше трех минут в день. Надо еще умудриться снять хорошо эти три минуты. А бывает, что продюсеры сокращают до минимума подготовительный период работы, просто не понимая, что все, заложенное в подготовительном периоде, потом отразится на съемочном. Ведь в кинопроизводстве все важно. Важен съемочный период, потому что все, что ты успел снять, это – твое. Крайне важен монтажный период, просто он более спокоен, чем предыдущий. В это время можно многое исправить, «прикрыть» то, что не получилось.

– Бывало, что продюсеры оказывали на вас давление?
– У меня на каждой картине, как правило, были новые продюсеры. Чаще всего я работал с интеллигентными людьми, которые очень хорошо различают, что и для чего они делают. И, что особенно приятно, они на меня никогда не давят.

– Давайте конкретизируем: правда ли, что Владимир Машков появился в «Ликвидации» только благодаря продюсерам?
– Действительно, его роль изначально была написана для совсем другого персонажа. Я попробовал на нее немало артистов, но никого не утвердил. И тут возникла фамилия Машкова, которая продюсерам очень понравилась. Поначалу меня это бесило. Не потому, что я не люблю Владимира Машкова, я его люблю и с удовольствием с ним работал, но раздражало то, что мне его подсовывают. Хотя после того как мы с ним поговорили и он попробовался на роль, я убедился, что продюсеры были правы. И убеждался в этом раз за разом, зная, что из вредности мог бы поступить по-другому и никогда бы себе этого не простил. Но это единственный случай в моей режиссерской практике.

– В последнее время много говорят о клиповом сознании, о том, что оно присуще современной публике. Вы это ощущаете?
– Не люблю ничего обобщать, сознание у каждого человека устроено по-своему. Если ему интересно и он доверяет тому, что видит, то он будет смотреть и фильм, смонтированный как клип, и такой, который на клип абсолютно не похож. Другое дело, что мелкая нарезка, которой пользуются многие режиссеры, чаще всего скрывает пустоту. Как только режиссер понимает, что актер не выдерживает плана длиннее, чем пять секунд, ему приходится переводить камеру на другого участника сцены. Так создается иллюзия беспрерывного актерского существования. Как вы считаете, почему так завораживают картины Андрея Тарковского или ранние фильмы Никиты Михалкова? У них каждый актер мог играть ровно столько, сколько нужно. И это на самом деле правильно. Когда у меня сцена сыграна большим куском, я могу резать его как угодно, монтируя ритм сцены. А мелко порезанная сцена чаще всего прикрывает неумение режиссера и актера. Если сцена в каком-нибудь фильме мелко порезана, я сразу понимаю: что-то в ней сделано не так.

– Вам не предлагают поставить спектакль в драматическом театре?
– Довольно часто, причем меня зовут в очень хорошие театры, но я отказываюсь. Поставить спектакль нетрудно, гораздо сложнее сделать это хорошо. Наверное, я просто не ощущаю специфики театральной постановки. Например, я знаю, как в кино добиться от артиста какой-то реакции. Но там это нужно сделать только раз. А в театре он должен закрепить уже найденное и повторять это так, чтобы зрителям было интересно. Знаете, приход кинорежиссера в театр, как правило, заканчивается плачевно. Зато театральные режиссеры, работая в кино, отлично себя чувствуют. Марк Захаров, Петр Фоменко и Анатолий Эфрос сняли замечательные фильмы.

– Считается, что у каждого кинорежиссера есть свой собственный портфель идей. Вы уже знаете, что нужно снимать дальше?
– Я пока не знаю, что нужно снимать. Для того чтобы это понять, стоит остановиться, сделать паузу, оглядеться по сторонам и прислушаться к себе. У меня сейчас есть несколько идей, но они не всегда вызывают восторг у тех, к кому я с этими идеями прихожу. Они либо дороже, чем хотелось бы, либо продюсерам непонятно, будет ли эта картина иметь какой-то резонанс.

ЮРИЙ ТИМОФЕЕВ
11 Ноября 2009 г.

http://www.newizv.ru/news/2009-11-11/117136/

[Natasha Suvorina]

Рината, спасибо огромное за статью.
Как здорово в очередной раз прочитать размышления умного человека.

[Natasha Suvorina]

Pastello, огромное спасибо за материал.
Очень интересная беседа с Урсуляком.

[Нюша]

У меня теперь благодаря "Исаеву", при виде такого рода дисскуссий всплывает образ интеллигента, описанный Ванюшиным - безрукое, большеголовое существо с огромным языком. Сергей Владимирович и здесь не разочаровал.

[Jackdaw]

Рината, большое спасибо за статью!
Интервью интересное, о многом говорит, в том числе и о том, какой требовательный к себе человек С.Урсуляк, как нелёгок его творческий путь.

[Лана~]

Рината, спасибо за интересную статью.

[Нюша]

Режиссер Сергей Урсуляк
«Тихонов остался неразгаданной тайной»

Когда родилась идея снять сериал «Исаев» о довоенных годах будущего Штирлица, на роль молодого Максима Максимовича Исаева режиссер Сергей Урсуляк утвердил Даниила Страхова. Одним из важных условий стал тот факт, что режиссер разглядел в Страхове того самого Штирлица, которого сыграл Вячеслав Тихонов. Урсуляку довелось поработать с Вячеславом Тихоновым на съемках фильма «Сочинение ко дню победы». Однако не эта работа и даже не образ штандартенфюрера СС стал для самого артиста определяющим и переломным. После известия о кончине Тихонова Сергей УРСУЛЯК рассказал «Новым Известиям» о том, какая роль на самом деле оказалась для «Штирлица» главной ролью жизни.

– Сергей, вы работали с Вячеславом Васильевичем, когда снимали свой фильм «Сочинение ко дню победы». О нем часто говорили как об очень скрытном человеке, будто он и в жизни был Штирлицем. У вас осталось такое же впечатление?

– На мой взгляд, он был не скрытным, а закрытым и обособленным человеком. И остался неразгаданной тайной. Я не могу сказать, что я его знал. Он существовал отдельно и был погружен в себя. Не то, чтобы с ним нельзя было побеседовать, но он не сразу подпускал к себе и на мои вопросы отвечал с паузами. Однако когда начинал говорить, оказывалось, что в нем живет все, что связано с его ролями. У него это не отболело.

– О Штирлице он тоже вспоминал?

– Нет, говорить об этой роли не любил.

– А с Ульяновым и Ефремовым, которые играли с ним в «Сочинении», общался?

– Не очень. И редко заглядывал в вагончик, где они обычно сидели.

– И вспоминали минувшие дни?

– Не совсем. Они великолепно поставленными голосами спорили о судьбах театра, так что, когда я к ним заходил, мне казалось, что я попал на собрание. Как-то им принесли обед. Олег Николаевич спрашивает: «А Тихонов?».– «Вячеслав Васильевич сказал, что обедать не будет». «Славка – аристократ», – сказал Ефремов…

– Аристократов он периодически играл с самого начала своей кинокарьеры – лейтенанта Горелова в «Максимке», князя Нащокина в «Двух жизнях», и постепенно этот образ стал доминирующим. Но мне кажется, что в нем были и другие актерские задатки, кинематографом почти не востребованные. Не находите?

– Безусловно. Его практически не использовали в характерных ролях, как однажды сделал Марк Захаров в «Убить дракона».

– У актеров кино бывают поворотные роли, после которых за ними закрепляется определенное амплуа и определенный имидж. Была ли такая роль у Тихонова?

– Роль Андрея Болконского в «Войне и мире». Это я слышал от него самого. Комплекс переживаний, связанных с этой ролью, сохранился у него и через 30 лет. Он мечтал сыграть эту роль. Когда узнал, что Бондарчук приступает к экранизации толстовского романа, подошел к нему в коридоре «Мосфильма» и спросил: «Сережа, говорят, ты готовишься снимать «Войну и мир»?» – «Ну, готовлюсь». – «А каким ты видишь Болконского?» – «Совершенно не похожим на тебя». Я даже ахнул, когда Тихонов мне это сказал. Причем со слезами на глазах.

– Как же Бондарчук все-таки взял его на роль?

– По настоянию Фурцевой, которая тогда была министром культуры. Она позвала Бондарчука в министерство на просмотр «Оптимистической трагедии», где Тихонов играл матроса, и после просмотра спросила: «Сергей Федорович, вы нашли актера на роль Андрея Болконского?» – «Нет еще». – «А сейчас вы его не видели?» – «Не видел». Но Фурцева его переупрямила.

– В этой картине белого офицера играл Стриженов, который тоже мог рассматриваться как кандидат на Болконского.

– Он по каким-то причинам отказался, как и Смоктуновский, который, во-первых, хотел играть Пьера, но эту роль Сергей Федорович предназначил себе, а во-вторых, ему в то же время предложили Гамлета. Так что на главную роль своей жизни Тихонов попал против воли режиссера. И у него возник комплекс навязанного артиста. А поскольку у постановщика было свое четкое видение образа, то вы понимаете, каково пришлось актеру. Как-то Тихонов сидел у себя в палатке и готовился к съемке ключевой сцены – где он лежит со знаменем на Бородинском поле, и над ним склоняется сам Наполеон, и вдруг услышал голос Бондарчука, который закричал в мегафон: «Князь, на площадку!» «Я подумал, что не выйду – зачем, зачем он назвал меня князем?!», – вспоминал Тихонов.

– Я думаю, потому назвал, что Тихонов настолько вошел в роль князя, что назвать его иначе у Бондарчука уже не повернулся язык.

– Да, в конце концов, Бондарчук действительно сказал ему, что роль получилась. Больше того, она его перелопатила. Впоследствии он и сам это понял, и был очень благодарен Сергею Федоровичу за школу. Кстати, если вы послушаете его актерские, особенно дикторские интонации после «Войны и мира», вы почувствуете сходство с закадровым голосом Бондарчука, который читает толстовский текст. Но, если вы помните, роль Болконского поначалу вовсе не вызвала всеобщего одобрения. Тихонов мне говорил, что после «Войны и мира» ему даже хотелось уйти из профессии, потому что стало казаться, будто он ничего не умеет. И если бы не Ростоцкий, который позвал его на роль учителя Мельникова в «Доживем до понедельника», неизвестно, что бы с ним стало. Ростоцкий вообще был для него ангелом-хранителем…

– Закадровый голос Тихонова в брежневские годы стал почти официальным голосом власти…

– Советская власть умела использовать талантливых людей, этого у нее не отнимешь.

– Но почему она выбрала именно Тихонова?

– Я думаю, потому, что, когда он входил в роль, он верил в то, что говорил. Этим вообще обусловлена долгая жизнь советского кино, которое в значительной мере построено на энергии заблуждения, на энергии идеализма, который прорывается сквозь идеологию. У Тихонова был особый голос, который отбрасывал не тень, а свет на то, о чем он говорит. В этом голосе не было характерного двоемыслия.

ВИКТОР МАТИЗЕН
7 Декабря 2009 г.

http://www.newizv.ru/news/2009-12-07/118545/

[Rinata]

Нюша спасибо!

[Jackdaw]

Нюша, благодарю! С интересом прочитала этот материал. Ещё один штрих к портрету В.Тихонова..

[LaSi]

Режиссер Сергей Урсуляк
«Тихонов остался неразгаданной тайной»

Спасибо, Нюшка. Интересная статья.
Актерская профессия - тяжелый хлеб.

[Natasha Suvorina]

Спасибо!

[Sveta]

Как создавали «Ликвидацию»: мифы и реальность

Режиссер фильма Сергей Урсуляк: «Я не могу сказать, что я такой уже певец еврейской темы. Но почему-то так происходит. Хотя можно было бы себе сказать: «Ну, милый мой, у тебя бабушка еврейка, чего там говорить-то!» Нет, я не ощущаю себя уж таким евреем. И меньше всего, когда попадаю в еврейскую среду. Трудно это объяснить, но я думаю, что мироощущение, сочетание юмора и грусти, свойственные евреям, — вот черты, которые мне близки…»

Сериал «Ликвидация», дважды показанный по телеканалу «Россия», имел оглушительный успех у зрителей. Его полюбили все: и простые люди, и интеллигенция, и молодежь, и люди старшего возраста — от Москвы до самых до окраин. И немудрено: привыкшие к незамысловатым историям «мыльных» сериалов, снятых в расчете на непритязательную аудиторию, зрители впервые почувствовали, что постановщики картины относятся к ним всерьез и с уважением. Захватывающая история, подлинные, а не картонные страсти, обаятельный, а не дешевый юмор, настоящая, а не анекдотичная Одесса, блистательные актеры — все вместе способствовало успеху этой масштабной ленты. Пожалуй, после советских «Место встречи изменить нельзя» и «Семнадцати мгновений весны» на нашем экране наконец появился телесериал такого высокого художественного уровня. Мы встретились с режиссером картины Сергеем Владимировичем Урсуляком, который любезно поведал, как снимался телесериал, и что осталось за кадром.

– Когда вы работали над сценарием, не было ли боязни, что картина, в которой главного героя зовут Давид Маркович Гоцман, будет вызывать у наших не самых толерантных граждан некоторые вопросы?

– Эти мысли были, и они волновали в первую очередь продюсеров. Ведь это им предстояло предлагать телеканалам для показа картину, и уже каналы решали, показывать ее или нет. Но поскольку продюсеры — люди интеллигентные, да к тому же еще и армяне (генеральный продюсер кинокомпании Рубен Дишдишян. — Э.М.), то они понимали, что главное — это сам сюжет. Хотя и они опасались, что смотреть две недели на еврея по центральному каналу в prime time страна может не захотеть. Но вот выяснилось, что мы не очень хорошо знаем свою страну.

– А что выяснилось? Чего мы не знаем?

– Выяснилось, что если бы в нашей стране действительно присутствовал пещерный, немотивированный, нутряной антисемитизм, то народ просто бы не выдержал этой картины. Но российский антисемитизм имеет выборочный характер. Народ, который поет песни Дунаевского, Фельцмана, смотрит фильмы Райзмана и Ромма, любит Райкина, Жванецкого, Ширвиндта, Арканова, Горина все-таки не выглядит таким уж отпетым. Я думаю, что во многом разговоры об антисемитизме вызваны родовыми опасениями самих евреев. Более того, я знаю, что после показа картины один руководитель телеканала «Россия», который, как мне известно, родом из Краснодарского края, не самой толерантной области, делился мнением своих земляков, которые сказали ему: «Наконец-то у вас на экране появился нормальный русский человек», имея в виду Давида Гоцмана.

– В Интернете на разных форумах есть огромное количество откликов на ваш фильм. Какие из них вам показались справедливыми, а какие — нет?

– Ну, знаете, режиссеры — люди простые. Те, кто меня ругают — несправедливые; те, кто хвалят — само собой, интеллигентные, тонкие, все понимающие люди, что бы они ни писали.

– Сценарий и его воплощение — разные вещи. Что ушло из сценария во время съемок? Что изменилось? Что появилось нового?

– Актеры добавили жизни, конкретики. Ушло вообще — юмор ради юмора. Были в сценарии такие хохмочки. Ведь Одесса располагает к этому. Я считаю, что добавилась большая пронзительность, добавился «серьез» и настоящее чувство героев друг к другу и, соответственно, зрителей по отношению к этим героям. Я понимаю, что «Ликвидацию» можно было очень легко сделать проходной, рядовой картиной, не имеющей такого резонанса. Но здесь совпало много вещей: мое желание делать эту историю, знание людей, о которых я рассказываю.

– А откуда вы их знаете?

– Ну, во-первых, мое детство частью прошло на Украине в маленьком городе Каменец-Подольске. Гоцман, каким его играет Машков, — это мой отец, это мой дядя. Все эти люди, которых я показывал Володе, — они такие, какими я их знал. Я люблю эту среду. Как-то так складывается, что практически в каждой картине у меня есть представитель некоренной национальности…

– Это вы так куртуазно называете евреев?

– Ну да. В общем, они есть у меня и в «Русском регтайме», и в «Сочинении ко Дню Победы». И не могу сказать, что я такой уже певец еврейской темы. Но почему-то так происходит. Хотя можно было бы себе сказать: «Ну, милый мой, у тебя бабушка еврейка, чего там говорить-то!» Нет, я не ощущаю себя уж таким евреем. И меньше всего, когда попадаю в еврейскую среду. Трудно это объяснить, но я думаю, что мироощущение, сочетание юмора и грусти, свойственные евреям, — вот черты, которые мне близки.

– В чем была трудность освоения роли Машковым? Ведь у него уже был опыт игры еврея, скажем, в фильме «Папа», где он тоже играл главную роль?

– Мне хотелось создать образ Гоцмана на сочетании качеств, которые я в мужчинах очень люблю. На симбиозе юмора, мужественности, непосредственности, детскости, наивности. Я с самого начала не хотел, чтобы он был брутальным. Я бы хотел, чтобы он вызывал смех, чтобы он начинал строить из себя того, кем на самом деле не является…

– Чтобы он был объемен, многогранен?

– Да, совершенно верно, именно объемен. Но сценарий этого не предполагал, и это не сразу родилось.

– С Машковым было трудно работать?

– Нет, очень легко. Но было опасение, что мы можем разрушить героизм характера главного героя, превратить все в хохму, разрушить «серьез». И мы прошли путь от смешного, которое возникает случайно, от характера, от ситуации, в которую Гоцман попадает, от города, в котором он живет, от его национальности к тому образу, который в результате получился. Но я мог показывать сколько угодно, но если бы актер не схватывал, если бы не наполнял чем-то своим, то ничего бы не вышло. Хотя Володя говорил и говорит до сих пор, что Гоцман — это я…

– Ну, наверное, в каждом режиссере живут все характеры его героев…

– Наверное. За приглашение Володи на роль Гоцмана я должен сказать спасибо продюсерам «Централ Партнершип» и в первую очередь Рубену Диштишяну. Ведь первоначально Машков даже не был в круге тех актеров, которых я предполагал на эту роль. Наверное, это и есть продюсерское чутье, за которое я им очень благодарен.

– Многие гадают, зачем нужно было просить Пореченкова, исполняющего роль майора Кречетова, поправляться? Никто никогда не видел Михаила таким пополневшим.

– Разумеется, никто его не просил. Это очередной миф о фильме, которых развелось довольно много. Пореченков в этот момент сам был довольно плотный. Но меня не смущало, что Михаил такой объемный рядом с жилистым Машковым.

– А правду говорят, что когда вы приехали в Одессу, то местные жители узнавали Пореченкова, и он для них был настоящей звездой, поскольку часто мелькает на экранах, а Машкова не замечали. Это так?

– Нет, это не так. Просто Миша и Володя — это два разных типа актеров. Для Володи внимание зрителей — это огромная тяжкая ноша. Он не любит, когда его спрашивают: «Вы тот самый Машков? Или вы не тот Машков?» Поэтому он старался сидеть в гостинице или у себя в вагончике и не высовывать на улицу носа. Миша — другой человек. Ему нравится, когда вокруг него люди. Когда все смеются. Вообще Миша — раздолбай. Если бы он был меньшим артистом, то это было бы ужасно. Он был одним из тех, на кого я срывался во время съемок, потому что до команды «Начали!» он еще смеется, а после команды «Стоп!» он уже хохочет. За его эту несерьезность я его постоянно шпынял. Володя совсем другой. Ему нужно приехать на съемку за два часа, он должен долго готовиться. Хотя и Володя готов в каждый момент и посмеяться, и пошутить. Просто это два абсолютно разных типа актеров. А узнавали их одинаково

– Говорят, что прошлой Одессы нет, она умерла. Но рассказывали, что и сценарист Алексей Поярков ездил в Одессу набираться местного фольклора, и лингвисты работали с актерами над одесским произношением. Так старая Одесса жива?

– Ну, мне не с чем сравнивать, поскольку я Одессы прежней не знал. Местные евреи, с которыми мы говорили, уверяли нас, что раньше и голубей было больше, и гадили они меньше. Я приехал с опасениями, что Одесса — это миф, что этот город придуман талантливыми одесситами. Но нет, Одесса — это действительно сочетание несочетаемого. Думаю, такой винегрет связан с тем, что там намешано огромное количество кровей, и это обстоятельство дает такой неожиданный, ни на что не похожий результат.

– В «Ликвидации» есть большие эпизоды, которые связаны с толстяком Эммиком и его мамой тетей Песей. По большому счету, они для драматургии фильма большой роли не играют. Выкиньте их — и фильм не потеряет своего смысла. Почему же все-таки для вас эти эпизоды были так важны? Они сняты с такой теплотой и любовью…

– Потому что именно они создают атмосферу Одессы. Уберите эти эпизоды — и останется голая интрига: кто кого убил, и кто кого предал. Именно атмосфера двора создает огромную часть обаяния этого фильма. И, не позови я на роль тети Песи Светлану Крючкову, ушло бы большое количество положительных эмоций, связанных с этой картиной. Первоначально у меня были сомнения по поводу этой роли. Очень легко было сбиться на еврейский анекдот, на эстрадность. Идея пригласить Светлану Крючкову родилась тоже не сразу.

– Кого еще вы предполагали на эту роль?

– Никого не было. До такой степени никого, что я даже думал переписать эту роль на мужчину и попросить Маковецкого ее сыграть. Но как-то не сложилось, хотя Сережа все равно участвовал в картине. Крючкову мне предлагали с самого начала, но о ней ходили легенды, что она человек со сложным характером. А я, знаете ли, всегда опасаюсь сложных женских характеров. Но прошло три месяца и вновь возникло предложение ее позвать. Она была утверждена без секунды раздумий. И уже потом выяснилось, что Светлана из Кишинева, что она многие вещи знает лучше, чем я, и что работать с ней — удовольствие.

– Ну да, как правило, разговоры о сложностях характера актера возникают, когда на съемочной площадке нет творчества…

– Совершенно верно. Постановщики делают неизвестно что по принципу «что получилось, то и хотели», и немудрено, что у актеров появляются сложные характеры. С ней мы жили душа в душу. И сейчас и переписываемся, и перезваниваемся.

– А как работалось с остальными звездами? Например, с Константином Лавроненко, Ксенией Раппопорт? Все-таки они актеры мирового уровня.

– Прелесть крупных актеров в том, что они никогда не демонстрируют свою крупность, свою отдельность. Они, как правило, замечательные товарищи. Им не нужно ничего никому доказывать. Я, мол, недавно в Каннах был и вот чего получил. Поэтому сложностей не было.

– В одном интервью вы рассказывали, что жители двора, где снимались эпизоды с Эммиком и тетей Песей, очень помогали вам. В чем проявлялась эта помощь?

– Ну, во-первых, они, как минимум, не мешали и уже этим оказывали большую помощь. Если нельзя было ходить — они не ходили. И не было в этом дворе квартиры, куда бы нас не впустили и куда бы мы не занесли камеру, свет и массу другой аппаратуры. Двор в течение нескольких месяцев был затянут пленкой, и его обитатели жили как помидоры в теплице. Даже кошки сходили с ума от этой атмосферы. Кроме того, мы постоянно производили какие-то разрушения: то мы взрывали квартиру, то квартира горела. День и ночь были включены софиты, стоял бесконечный мат-перемат, без которого ничего не сдвигалось с места — все это не создавало атмосферы кино как праздника. Но люди терпели. Вообще хочу сказать, что наши люди везде, кроме Москвы, терпеливые и хорошие. Там можно всюду зайти. Тебя везде угостят. Там и хамят как-то по другому. Без желания, чтоб ты сдох!

– Когда вы искали для съемок нужный вам двор, как на вас реагировали местные жители?

– Обычно сразу появлялось человек пять с вопросом, не будут ли их сносить. Когда выясняли, что сносить не собираются, они думали, что пришли проверять, как они живут, и сразу начинали жаловаться на жизнь. А когда понимали, что приехали такие бесправные и безобидные люди как кинематографисты, то начинали звать поесть-попить. Вообще-то Одесса небогатый город, но за счет радушия очень выигрывает.

– Кто придумывал все эти фразочки, словечки типа «картина маслом», «кудой? тудой!», «ты меня вколотишь по самый гроб!», которые делали героев картины такими колоритными?

– «Картина маслом» и «ты меня вколотишь по самый гроб» принадлежат сценаристу Алексею Пояркову. «Кудой? тудой!» придуманы уже на площадке. Мне кажется, что это предложил я, но не уверен до конца. Поэтому утверждать не буду.

– Скажите, а не страшно было после такого успеха «Ликвидации» приниматься за «Исаева?»

– Поскольку я сразу вошел в работу над «Исаевым», то даже не успел испугаться. У режиссеров, которым сильно повезло, есть визитная карточка — фильм, по которому этого режиссера и вспоминают. Мне повезло с «Ликвидацией». Не скажу, что это очень приятно, когда становишься режиссером одной картины. Я знаю, что, например, Владимир Меньшов ежится, когда вспоминают только про его фильм «Москва слезам не верит». Он сразу вскидывается: «А “Любовь и голуби”?» Мне говорят: вы знаете, что вы теперь навсегда останетесь автором «Ликвидации»? На самом деле для режиссера это, с одной стороны, огромное счастье стать автором любимой картины. С другой — неприятно. Но не страшно. Потому что страшно, когда мог сделать хорошо, а сделал плохо. А успешность — это вообще вещь непредсказуемая, эфемерная. Ведь если бы кто-то знал, как делать шлягеры, так только бы все снимали «Москва слезам не верит».

– А что теперь? Что будете снимать?

– Сейчас мы с Эдуардом Володарским пишем сценарий по роману Василия Гроссмана «Жизнь и судьба». Это будет масштабная многофигурная картина. В течение трех месяцев мы должны привести сценарий в какой-то более-менее законченный вид и тогда уже примем решение, снимать эту картину или нет, потому что затраты на нее — и человеческие, и творческие — будут огромные, а работать впустую мне бы не хотелось. Я очень опасаюсь за эту работу. Потому что сегодняшняя телевизионная аудитория очень упростилась. И все, что не развлекает, все, что заставляет думать, не вызывает интереса.

– А не кажется ли вам, что уже сам заказ на такой фильм говорит о новых, пусть пока мало заметных проявлениях в нашем обществе, в котором стремление к развлекательности должно смениться стремлением к чему-то интеллектуальному? Вот ведь был же большой успех у сериала «В круге первом» по роману Солженицына, вещи непростой, заставляющей думать?

– Дай Б-г!.. Но этой работы я боюсь. Будет очень обидно, если она окажется никому не нужной.

– От всей души желаю, чтобы и этот фильм у вас получился. Удачи вам!

– Спасибо.


Беседовала Элла МИТИНА, Россия

http://www.alefmagazine.com/pub2033.html

[Анита]

Sveta, спасибо!
Вот только не помнится что-то, чтобы у сериала "В круге первом" был такой большой успех, как об этом говорит интервьюер. Уж как у "Ликвидации" - просто ничего похожего. Тихо прошёл, тихо посмотрели - исключительно те, кто хотел. И правильно, на самом деле. Его восприятие не испортили неадекватной рекламой, не завлекали тех зрителей, которым этот фильм явно не нужен, а с самого начали показали, что кино - не для развлечения, что посмеяться там практически не над чем, что никаких "кудой?" и "тудой!" явно не будет, что смотреть будет не просто. Вопрос рейтинга не стоял вообще. Тихо поставили в сетку на 22.50, тихо показали накануне пару интервью с родственниками Солженицына. И всё. И фильм нашёл свою аудиторию. Не большую, но свою. И как жаль, что "Исаев" практически потонул в информационном шуме. Ну, ладно. Проехали. Будем жить дальше.

[Елена]

26.04.10 "Тем временем" с Александром Архангельским на канале "Культура".
Информационно-аналитическая программа. Тема: "Советские сюжеты в музыке, кино, литературе и искусстве". Почему они по-прежнему работают? Почему за двадцать лет так и не созданы новые фабулы, мифы и расхожие образы? Почему антисоветский рынок так успешно торгует советской эстетикой? Участники: Елена Зелинская, член Общественной палаты; Сергей Урсуляк, кинорежиссер; Александр Ципко, доктор философских наук, политолог; Захар Прилепин, писатель; Андрей Зубов, доктор исторических наук, профессор МГИМО; Борис Дубин, социолог.

http://www.tvkultura.ru/page.html?cid=2804