Находясь в ожидании очередного ответа Даниила Александровича на форуме АМЕДИА, позволила себе выложить собственные "большие мысли" о "Войне и мире".
После фильма хочется всё-таки поделиться мыслями об Андрее Болконском и Наташе Ростовой. Не о тех, какими они были в этой экранизации, а о тех, какими они были в романе. Я думаю, что со школьных лет нами владеет некая иллюзия «романтической истории», и мы, не перечитывая, числим «Войну и мир» в разделе «романтики XIX века»: «Балы, красавицы, лакеи, юнкера…» И это объяснимо. И объяснимо то, что учитель в школе не может дать нам представления о том, что история эта – всё же нечто большее (мягко говоря!), чем нам кажется. Он не может, хотя наверняка пытается, но не может, ибо мы – не поверим. Ведь нам только по 15 лет. И у нас ещё нет того «принимающего канала», который способен хоть как-то вобрать в себя смысл написанного Толстым. Может быть, рано ещё в 15 лет читать «Войну и мир»? Или – пусть дети читают, потому что взрослыми уже не найдут на это времени?.. Пусть хоть как-то, да запомнят, если не «войну», так «мир» (который мы в том возрасте понимаем только как «сцены в мирное время»)? Хоть полетают в чудную лунную ночь с Наташей Ростовой в Отрадном? Тоже – хлеб…Сложный вопрос.
И вот, на долгие годы у нас остаётся иллюзия романтичности этого произведения. Так же, кстати, как люди воспринимают «Ромео и Джульетту» или даже «Гамлета» как романтические истории (и сильно гневаются, когда видят на сцене нечто другое). А дело в том, что в случае Шекспира силу чувств, страстей, великую, всепобеждающую силу - то, что Высоцкий называл «и дымящейся кровью из горла чувства вечные хлынут на нас» - принимают за романтику. Романтика предполагает некоторую «сказочность», и это вовсе не плохо, это прекрасно, это – её условие. Но Шекспир – «дымящаяся кровь» подлинной жизни, только усиленная стократ. Он является «весомо, грубо, зримо». А Толстой – это невероятная мощь человеческой мысли, духа, чувства единения со всем человечеством. И это бесконечно больше любой романтики. Не «лучше», а – больше. Это просто другая «шкала».
Кто для нас в юности – Андрей Болконский?.. Рассказывали реальный случай, перешедший в анекдот – школьница на экзамене: «Больше всего из «Войны и мира» мне запомнилось, как Штирлиц танцевал с Наташей Ростовой…» Да, для поколения, выросшего «на Тихонове», князь Андрей ещё и Штирлиц. Такой прекрасный, благородный, храбрый и о-о-очень красивый. И – да, действительно, танцевал. А ещё лежал на поле боя, такой, опять-таки, красивый – и смотрел в бесконечное Небо… Я говорю так, и кажется, что я недовольна тем, как сыграл эту роль Вячеслав Тихонов. Но это неправда. Дело в том, что я не знаю, кто сыграл бы эту роль хорошо. Недавно сам Тихонов рассказывал, как режиссёр всё был недоволен, всё пытался вместе с актёром найти, «нащупать» что-то в роли – и не получалось. Об этом пошли уже разговоры. И на приёме в Госкино какой-то чиновник, не заметив, что актёр стоит рядом, сказал: «А, «Война и мир», знаю, знаю. Там у вас Тихонов плохо играет». Но это не Тихонов плохо играл! Это князь Андрей «не поддавался». Ведь дело в том, что и наши мамы, и бабушки, не знавшие в детстве «Штирлица», сохранили представление об Андрее Болконском, как «о ком-то таком»… Ну да, красивом и благородном. Любящем и страдающем. Кстати, в белом мундире. Но… а дальше? Вернее, глубже? Я спрашивала у старших, и мне отвечали: «Ну, князь Андрей… Это рыцарь…» Да понятно, что рыцарь, но как его сыграть? Тогда только и останется – романтика. Это прекрасно, но для Толстого мало! И вот, мне кажется, что сыграть Андрея Болконского почти невозможно. То есть, сыграть как целостный образ, как «целого» человека. Можно сыграть встречу с Небом. Но эта встреча в таких обстоятельствах может произойти у многих. Можно сыграть встречи и расставания с дорогими людьми. Но князь Андрей, где он сам? Пьер – тот просто «выходит из-под обложки», и располагается у вас в комнате. А князь Андрей – он всё время «уклоняется», ускользает, уходит. Я это просто «ощущаю кожей». Он – мысль. Причём, в отличие от также постоянно мыслящего, но такого осязаемого Пьера, он – мысль почти воплощённая. Да, он ходит, говорит, любит и страдает, но он обречён быть Мыслью. Насколько я помню, Толстой поначалу намеревался сделать князя Андрея эпизодическим персонажем, который погиб со знаменем в руках. Но потом решил, что этот человек очень подходит для того, чтобы буквально сделаться выразителем многих идей, которые Толстой хотел донести до читателя. И в каком-то смысле князь Андрей стал «рупором» автора. Идеи – идеальный… Да, князь Андрей идеальный герой, но не в смысле «непогрешимый». Он сам – идея, а идее неуютно в осязаемом мире. Кстати, может, и дружба с Пьером зародилась во многом потому, что в нём князь Андрей видит нечто земное, реальное, способное хоть как-то «привязать» его, Андрея, к этой земле. Ведь так или иначе, а мы живём здесь, даже если почему-то явились на свет «идеальными»…
Мне кажется, князь Андрей даже не то чтобы опаздывает везде, а он именно - не от мира сего. Он, выражаясь просто и грубо – «не жилец». Не здесь его Дом. И это несмотря на то, что он – практический человек, умный и храбрый офицер. Да, всё так. Но не в этом дело, не в этом… Он тот, кто обречён всю жизнь «умствовать» («друг мой, вы не умствуйте, женитесь!»), и даже если бы он выполнил совет друга, всё равно продолжал бы умствовать… Он – вечно ищущая Мысль, но, в отличие от мысли Пьера, еле удерживающая в руках нить Жизни. Как его сыграть? Я не знаю.
Да, в момент, когда граната крутится у ног, готовая разорваться, человек понимает, что он любит эту жизнь, этот воздух, эти деревья… И он хочет жить! Но в такой момент так происходит с любым вменяемым человеком, как бы «идеален» он ни был. А потом? Да, рана была тяжела, но дело не в ране! А в том, что князь Андрей САМ в конце концов отказался от жизни. И ведь это произошло после встречи с Наташей. Уж если она – сама Жизнь – не смогла его вернуть, то поистине он был безнадёжен. Не в медицинском смысле. Как раз наоборот, ему стало лучше. Но вот тот его сон… Хотел ли он по-настоящему не дать открыться двери, в которую пыталось войти Нечто? И все ли усилия приложил, чтобы этого не случилось? А главное, проснувшись, он ведь не подумал – как можно было бы предположить – «слава Богу, это был сон, и я жив! Я пробудился от смерти». Наоборот, он подумал, что пробудился от жизни. И с этого момента ПОЗВОЛИЛ СЕБЕ умирать. Сам. Наверное, если бы он остался жить, и жил бы с Наташей, он и с нею рядом всё время боролся бы с чем-то, что всю жизнь тянуло его куда-то - туда, от Земли… Они с Наташей, как два вектора, направленные в противоположные стороны.
Наташа Ростова… И она предстаёт в нашем воображении, как романтическая героиня. Психеей называла её Марина Цветаева. И вот это именно тот случай, когда я не согласна с Мариной Ивановной. Психеей была как раз нелюбимая ею княжна Марья. А Наташа Ростова – это Жизнь, жизнь вечная, развивающаяся, «по сю-сторонняя», земная, принимающая те формы, которые необходимы в данный момент, и которые она угадывает интуитивно. Ничего нет удивительного, что рядом с Пьером она превратилась в «распустёху», погружённую в семейные заботы. Не помню дословно, но в романе были слова о том, как Пьер, вернувшись в Москву, почувствовал себя словно в старом, разношенном, удобном халате. В известном смысле, жена для него, видимо, тоже должна была быть таким «халатом» - и она им стала. С князем Андреем она была бы другой. Совсем другой. А так – нужно было петь – нельзя было не петь – она пела. А теперь, в этой жизни, петь – зачем? И напрасно удивлялся Денисов, не найдя в ней ничего «от прежней волшебницы». Вот именно – прежней.
То, что мы принимаем за поэтичность в юной Наташе – это её распахнутость миру, готовность испытать новое, её безоговорочное «отдавание себя» всем впечатлениям и чувствам, обусловленные клокотавшей в ней жизненной силой, даже не сознаваемой ею самой. Не зря её матушка интуитивно ощущала, что в дочери «чего-то слишком много». Романтика и поэзия здесь, конечно, присутствуют, но только как присущие юности вообще. Даже знаменитая сцена на подоконнике в Отрадном – это не «романтика», а естественное ощущение растущего, полного жизни человека, желание вырваться из оков тела, которое, кажется, мешает! И полететь, полететь – но не случайно не «раскинув руки», как крылья, а «подхватив себя под коленки». Скорее, это почти физическое желание упиться этой ночью, вобрать её в себя, пропустить сквозь себя, пролететь сквозь неё и ОЩУЩИТЬ её всем существом. И ведь не случайно после гибели Пети именно Наташа вернула мать к жизни, потому что через неё, тоже не помню дословно, но - в графиню вливалась жизненная, «грубая» сила. И это правда. Такие люди только и возвращают «из ниоткуда». И если уж даже им не удалось, как в случае с князем Андреем…
До сих пор я не встречала определения лучше, чем дала моя подруга в школьном сочинении (озарения приходят и в 15 лет): «Спрашивать, умна ли Наташа – всё равно, что спрашивать, умна ли жизнь». Да, так оно и есть. Она – Жизнь, непрерывно движущаяся, вечно СУЩАЯ, и нет нужды, «умна» ли она. И ей совсем не важно, как мы к ней относимся. Это просто другая «система координат». Она – как Наташин младенец (продолжение её самой): «Ты сердишься, ты ревнуешь, а я – вот он… а я – вот он…» А она, Жизнь, – вот она. А она – вот она… Наташа – Жизнь, а князь Андрей – человек «вне» жизни, не умеющий (и в глубине души не стремящийся) «броситься в её объятия». И это трагично. А трагедия – не романтика. А мы внутренним взглядом, остановившимся где-то посреди урока литературы в 9-м классе, продолжаем видеть «самую красивую пару из русской «love story»…
, "Пойду, приму триста капель эфирной валерьянки" (Булгаков)
, хотя перевела просмотр в "фоновый режим".
.А ведь как было б здорово, например, Толстого послушать "страховским голосом", "Анну Каренину", например.Ну хоть кусочками.
Насолоджуватимемося!
Ну если знает... 
Teuta тоже предпологает, что он здесь бывает. Тогда надо быть осторожнее, а то я, например, иной раз, как капитан Казанцев в "Ментах" :"Совсем глупый стал - что думаю, то и говорю..."